Книга первая.
Жил-был бедный крестьянин, у которого было много детей.
Отец
Нашего последнего ребенка звали Ориана Роуз. Хотя это и не правильно. Ее должны были звать Ниам Роуз. Но все звали ее Роуз, а не Ориана, так что уж ладно. По крайней мере, именно это я говорю себе.
Часть ее имени – Роуз – напоминала о символе розы ветров, что очень подходило, ведь она жила в самой середине моего сердца.
Я любил всех ее семерых братьев и сестер, но признаю, что в Роуз всегда было что-то особенное. И вовсе не внешность.
Роуз было очень сложно понять. Из-за того, что она никогда не сидела спокойно. Когда она была еще совсем крошкой и я брал ее на руки, она несколько секунд пристально смотрела на меня улыбающимися яркими глазками. Но каждый раз тут же переводила взгляд за окно: интересно, что там творится?
Первым подарком для Роуз стали мягкие сапожки, сделанные из шкуры северного оленя. Их принес Торск, наш сосед. Пока он натягивал подарок на крошечные ножки Роуз своими мозолистыми ручищами, я посмотрел на Ольду, мою жену. Она нахмурилась и, чтобы скрыть это, отвернулась.
Торск ничего не заметил. Он был вдовцом и великолепным сапожником. Сыновья его уже выросли. Он очень хотел показать свою работу и не догадывался о сложных обстоятельствах недавних родов Ольды, поэтому и появился первым на нашем пороге.
Почти все наши соседи знали, насколько суеверна Ольда. Еще они знали, что первый подарок для ребенка наделен особым смыслом. Но радостный Торск не сильно об этом задумывался. Он просто смотрел на маленькие сапожки на ножках девочки, и его распирало от гордости.
– Как хорошо подошли, – заметил он с широкой улыбкой.
Я кивнул и счел нужным предупредить его:
– Ведь это первый подарок для Роуз.
Его улыбка стала еще шире.
– Ах как здорово!
Вдруг его озарила мысль.
– Она будет путешественницей! – сказал он с воодушевлением.
Значит, Торск знал про примету, связанную с первым подарком.
Теперь Ольда не пыталась скрыть хмурого взгляда, и я испугался, что она скажет что-нибудь резкое. Но вместо этого она наклонилась и завязала потуже шнурок на одном сапожке.
– Спасибо, сосед Торск, – проговорила она сквозь зубы. В ее голосе слышалась неприязнь, что сильно удивило гостя.
Увлекая Торска к двери, я пробормотал что-то по поводу здоровья своей жены.
– Может, сапожки не понравились? – спросил он смущенно.
– Ну что ты! – уверил я его. – Они просто чудо. А Ольда очень устала, вот и все. Ты ведь знаешь матерей – они всегда хотят, чтобы дети были рядом. Она еще не готова к тому, что малышка Роуз будет бродить где-то по свету.
И никогда не будет готова. Хотя этого я не сказал Торску.
В тот вечер, как только нам удалось оттащить Недди от колыбельки Роуз и уложить всех детей спать, Ольда спросила:
– А не приносила ли вдова Озиг горшочек масла для малышки?
– Она только вернула тот, что ты ей давала.
– Нет, это было для Орианы Роуз. Это ее подарок первый. Я уверена, – решительно сказала Ольда.
Она на самом деле хотела, чтобы дети всегда были рядом. Особенно Роуз. А все из-за обстоятельств, при которых девочка появилась на свет.
Недди
Наша семья не всегда жила бедно. Мой дед, Осбьёрн Лавранс, весьма успешно занимался изданием географических карт. Отец происходил из семьи зажиточных фермеров. Он поссорился с ними, когда отправился в Берген, чтобы стать учеником картографа Осбьёрна. Мама моя, Ольда, была дочерью Осбьёрна. Вот так они и встретились.
У мамы с папой было восемь детей. Роуз родилась последней, а я предпоследним. Когда Роуз принесли домой из Эской Фореста, мне исполнилось четыре года. Кто-то скажет, что четырехлетние дети мало что запоминают, но кое-что я точно помню. Даже многое. Я помню, как Роуз пахла – теплым молоком и мягким зеленым мхом. Помню, что ее лепет напоминал журчание ручейка – мы даже прозвали ее Рози Ручеек. Еще она щелкала языком, словно королек, и обиженно ревела, когда пыталась ходить и падала. Ходить она научилась необычайно рано. Чуть ли не с пеленок она уже вовсю бегала на своих коротких ножках.
