так ломается твердое.
так тупится острое.
Антескриптум
Учитель и Ученик созерцали Бытие.
Оно жило вокруг них. Жило по своим законам – шумело, суетилось, порождало запахи и звуки, шаркало сотнями ног и галдело сотнями голосов.
– В метро всегда найдется немало поучительного и занятного, – сказал Учитель.
– Но что же тут занятного? Обычная толпа, все торопятся. Час пик... – возразил Ученик.
– Посмотрите вон туда, мой друг. Что вы видите?
– Ну, бабка какая-то... Плющит ногой пустую банку из-под пива, чтобы сдать. Обычное дело, – пожал плечами Ученик.
– Для желающего узреть истинный смысл вещей даже эта пожилая женщина и ее занятие – прекрасный объект познания, весь состоящий из символов.
– Но какие же тут символы? Учитель, вы хотите подшутить надо мной?
– Отнюдь. Извольте, я расскажу вам то, что вижу: вот женщина. Она уже прожила жизнь, изменилась телесно и духовно. Ее одежда темных тонов поведает нам о тяжести ее бытия – и это первое из череды того, что мы можем узнать о ней.
В ее жестах и движениях заметны усталость и раздражение. Это второе.
Де юре она все еще женщина, но уже не способна выполнять главного своего предназначения – дарить жизнь. Это третье.
То, чем она занимается, красноречивее любого оратора сообщает нам о ее материальном положении. Это четвертое.
И, наконец, само ее присутствие в подземелье, коим является метро, намекает на скорый и, увы, неизбежный закат ее жизни.
– Ну, это очевидные вещи, Учитель. И так понятно, что старая бабка в коричневом пальто, собирающая пустые банки, ничего хорошего собой символизировать не может, – разочарованно фыркнул Ученик.
– Э-э, не скажите, мой друг! Давайте теперь посмотрим, что такое банка, а также – какие образы могут родиться из взаимодействия между женщиной и этим пустым сосудом.
В первую очередь, мы видим, что банка создана из металла. Металл, в отличие от дерева, всегда соотносится с мужским, агрессивным, экспансивным началом. Давя его ногой, женщина как бы побеждает мужское начало, берет над ним верх. Возможно, тут просматриваются элементы мести мужчине или мужчинам, которые встречались ей в жизни и, возможно, эту жизнь испортили.
Далее: банка имела форму, некий образ. Уничтожив эту форму, женщина создала новую, выступив интуитивным творцом, Демиургом, если угодно.
Третье: банка пуста в настоящий момент, но когда-то она была наполнена, причем наполнена спиртосодержащим веществом. Спирт по-латыни «аква вита», «влага жизни». Расплющивая банку, женщина бессознательно становится еще и уничтожителем некой жизненной силы, животворящего начала, и тут она выступает уже как олицетворение смерти.
Следующий весьма примечательный факт: некогда банка имела крышку, была запечатана. Но кто-то, скорее всего мужчина, эту крышку сорвал и выпил содержимое. Тут вам и намек на дефлорацию, и все та же тема потребления мужчиной чего-то для удовлетворения собственных эгоистических желаний, и опять – месть, но уже не мужчине, а той, что дарила ему наслаждение. Стало быть, вероятно, нашей героине приходилось сталкиваться и с адюльтером.
– Учитель, я поражен. – Ученик потупился. Помолчав, он спросил, невольно подражая своему наставнику:
– Но если даже такая простая ситуация дала вам столь богатую пищу для размышлений, то что говорить о других, гораздо более сложных и непонятных вещах, предметах, событиях? Получается – все на свете имеет массу смыслов и символов, и если научиться их видеть, то жизнь... расслоится?
– Она не просто расслоится, но и станет намного более понятной и постижимой. Впрочем, давайте-ка отложим наше философэ до другого раза, любезный Дмитрий Карлович. Мы уже опаздываем.
– Хорошо, Федор Анатольевич.
Никто не обратил особого внимания на худого белобрысого подростка и высокого костистого старика в шляпе и темном плаще. Митя Филиппов и граф Торлецкий прошли мимо топчущейся на давно расплющенной банке бабульки и затерялись в толпе пассажиров, спешащих к выходу со станции «Новогиреево»...
Пролог
– Тиш-ш-ш-е! Тише вы, криволапые! – Игорь Хижняк по прозвищу Коловрат обернулся и, выпучив глаза, погрозил кулаком в темноту: – Вожатка услышит – будет нам... посвящение!
– Не боись, – с натугой отозвался Марат Валеев, больше известный как Субудай. – А чем шипеть, помог бы лучше. Че раскомандовался, а?
– Э, братья, кончайте тарахтеть! – Костя Егоров, он же Вий, с хрустом отодрал шипастую ветку боярышника от мешка с гнилушками. Мешок тащил Субудай, самый сильный из всей их компании.
Стараясь ступать как можно тише, пригибаясь к земле, трое ребят прокрались в густой тени здания столовой к изгороди. Тут, возле высокой лиственницы, они остановились, присев на свежеструганные бревна, предназначенные для ремонта забора.
– Уф-ф... – прошептал Субудай, свалив мешок в высокую темную траву, – я чуть не надорвался!
– За оградой я понесу, – деловито буркнул Коловрат и шмыгнул носом.
– Времени-то сколько? – Вий, в отличие от друзей, выперся на посвящение в шортах и теперь яростно чесал искусанные злыми таежными комарами ноги.
Коловрат оттянул рукав штормовки. Блеснули зеленым фосфорическим огнем крохотные цифирьки «командирских» часов.
– Ого! Зырьте, братья, уже половина двенадцатого! Все, пошли! Костян, сетку отогни...
Вцепившись в мешок и изогнувшись всем телом, Коловрат с пыхтением потащил его к сетчатому забору лагеря. Вий и Субудай вдвоем приподняли упругую рабицу, открывая потайной пионерский лаз. Вскоре все трое уже пробирались по таежной тропинке, что вела, петляя меж стволов вековых лиственниц и пихт, через заросли дикой малины, через крапивники и настоящие джунгли волчьего лыка, к заветной полянке. Там, возвышаясь над ковром жухлой хвои, тунгусским идолом торчал сожженный много лет назад молнией корявый кедр.
Шумела тайга. Таинственно блистали сквозь черное шевелящееся кружево ветвей холодные звезды. В траве шуршали бурундуки и мыши, где-то далеко, должно быть, на берегу Иркута, перекликались кедровки.
Тропа сделала последний поворот и вывела ребят на поляну.
– Ну, теперь только бы Ленька не подвел! – весело хлопнул в ладоши Коловрат, первым включая фонарик. – Давайте гнилушки вязать, быстрее!
