Уэйр застонал от боли. Позднее я узнал, что его локтевая кость разлетелась на осколки и никогда не срастется, как прежде.
Я посмотрел, как он извивается, и позволил себе миг удовлетворения, в котором никогда никому не призна́юсь.
Майло, услышав выстрел, примчался с пистолетом в руке. Он перевернул Уэйра и связал его найденной здесь же синтетической веревкой по рукам и ногам, как раз в тот момент, когда прибыла бригада «скорой помощи» из Малибу.
Одна бригада — одни носилки. Приоритет был отдан Трэвису Хаку. Уэйру предстояло страдать.
Во время короткого перерыва в его стенаниях я услышал что-то из-за перемычки.
Слабое, глухое постукивание. Будь шум волн сильнее, я не расслышал бы этот стук.
Майло тоже услышал его. Сжимая пистолет в руке, он указал на дверной проем, остановился, заглянул туда и скрылся в кладовке.
Я последовал за ним.
Привалившись к сложенной из бетонных блоков стене, сидел мальчик. Запах мочи, экскрементов и рвотных масс едва позволял дышать. Мальчик был завернут в черные мешки для мусора и связан поверх них нейлоновой веревкой, словно колбаса для копчения. На глазах у него была повязка из черного муслина, рот был заткнут резиновым шариком ярко-оранжевого цвета. Ноздри его были свободны, но забиты соплями. Голова обрита наголо.
Он пинал маленькими босыми ступнями фанерную стену кладовки.
Шесть квадратных футов. Приговоренные к пожизненному заключению убийцы обитают в более просторных камерах.
Мы с Майло бросились освобождать его. Лейтенант подоспел первым, позвал его по имени, сказал, что он спасен и всё в порядке. Когда с темных миндалевидных глаз спала повязка, Келвин Вандер посмотрел на нас.
Сухими глазами.
Из другого мира.
Я коснулся его щеки. Он закричал, словно попавший в капкан енот.
— Все хорошо, сынок, не надо бояться, теперь ты в безопасности, — заверил Майло.
Взгляд мальчика был устремлен ему в глаза — острый, изучающий. На щеке его виднелись синяки, припухлости, мелкие порезы.
Обе руки его были целы.
— С тобой все будет в порядке, сынок, — повторил Майло и склонил голову, чтобы ребенок не видел его лица.
Не распознал ложь.
Глава 43
Дело закрыто. Крупное дело. Начальник полиции был счастлив. Или, по крайней мере, убедительно это изображал.
Работа заместителя прокурора Джона Нгуена только начиналась, но он тоже улыбался. При всем своем тщательном планировании, Симона Вандер и Бадди Уэйр оставили замечательную цепочку улик — телефонные звонки в течение года с лишним, еще одна арендованная складская ячейка, на этот раз в сердце Западного Лос-Анджелеса, за которую исправно вносилась ежемесячная плата чеками с личной подписью Уэйра.
В ячейке обнаружились еще несколько коробок с настольными играми и бумаги, удостоверяющие успехи Уэйра в национальных турнирах по скрэбблу, нардам и бриджу. Записи по кредитным картам свидетельствовали о ежемесячных поездках в Лас-Вегас, часто в компании Симоны. Выигрыши Уэйра в блэкджек и покер, похоже, превосходили его проигрыши — хотя подчиненные Нгуена, все еще перелопачивавшие финансовые дела Уэйра, пока не раскопали все подробности.
Одна милая деталь: отпечаток подошвы на западной стороне болота соответствовал шестисотдолларовым водительским ботинкам от «Леньяни», найденных в шкафу в доме Уэйра в Энсино.
В ячейке также обнаружились три шкатулки из полированного дерева, точно такие же, в которой хранились кости пальцев. В каждой из них обнаружилась пачка фотографий.
Уэйр и Симона при полных садомазохистских регалиях.
Женщины — пять женщин — частично одетые, потом обнаженные. При сличении трех из них с полицейскими снимками можно было без труда опознать Шералин Докинз, Ларлин (она же Большая Лора) Ченовет и Демору Монтут. Оставшиеся две фенотипически соответствовали костям, найденным на западной стороне болота, однако на их идентификацию ушло больше времени. С помощью отдела по борьбе с проституцией Майло и Мо Рид в конце концов раскопали их имена: Мария Хуанита Томпсон, двадцати девяти лет, и Джун Полетт, тридцати двух лет, — проститутки, работавшие на трассе возле аэропорта. Эта новость не привлекла внимание СМИ ни на мгновение, и департамент полиции решил не поднимать этот вопрос на пресс-конференции.
Описания того, как Уэйр и Симона заманивали каждую жертву и расправлялись с нею, были совершенно одинаковыми, словно сценарий некоего ритуала: сначала плата наличными за услуги, потом сближение посредством сладких улыбок и постепенное приближение к ужасному финалу: связывание, кляп во рту, смерть от удушения. Посмертный снимок крупным планом, на котором неизменно фигурировал садовый секатор с зелеными рукоятями — иногда в руках Уэйра, иногда у Симоны.
Кости.
Майло был слишком умен, чтобы считать все это счастливым концом, однако звонок из офиса шефа с требованием поднять еще пять «висяков» окончательно поверг его в раздумье и раздражение.
Мо Рид получил назначение на перевод в Западный Лос-Анджелес, но исполнительный ордер на расследование относительно исчезновения Кейтлин Фростиг задерживал его в Венисе.
Он позвонил мне и спросил, не могу ли я ему помочь.
Я согласился встретиться, чтобы ознакомиться с делом, но мое внимание было сосредоточено на другом.
* * *
Однажды, направляясь в участок, чтобы сообщить свое экспертное заключение относительно «болотных убийств», я увидел Рида, который шел по тротуару, держась за руки с доктором Лиз Уилкинсон. Оба смеялись. До тех пор я не видел, чтобы молодой детектив хотя бы улыбался.
В тот вечер мы с Робин отправились на ужин в отель «Бель-Эр».
Она надела жемчужный кулон.
* * *
Трэвис Хак провел два месяца в больнице «Сидарс-Синай». Большинство ударов ножом пришлись в мягкие ткани; некоторые повредили нервные волокна, вызвав перманентную слабость и болезненные ощущения. Глубокие порезы на левой руке были чреваты инфекцией и полной неподвижностью конечности. Врачи обсуждали возможность ампутации, и Ричард Сильвермен, доктор медицины и начальник отделения экстренных случаев, подтвердил такую вероятность.
Рик, которого Майло просил держать его в курсе состояния Хака, сказал, что физически пациент выздоравливает.
— Однако я не могу сказать о нем того же в психологическом отношении, Алекс. Он находится в состоянии некого странного аффекта, ты не находишь?
— Улыбается, — кивнул я.
— Вот именно. Несмотря ни на что. Даже после отказа от обезболивающих лекарств.
— Полагаю, для него это был правильный выбор.
— Может, и так, но ему же больно!
* * *
