— Почему же ты так кричишь? — спросил Бруно.
— А, ты боишься, что я уничтожу легенду о тебе. Пришло время сделать это! Не пора ли тебе узнать, кто ты такой? Честолюбивый человек, который не лишен слабостей и вожделения и который пожертвовал бы сыном и дочерью ради того, чтобы не задеть своей гордыни.
Кейт спросила:
— Что на тебя нашло, Дамаск? Это на тебя не похоже.
— Это слишком долго во мне накапливалось. Я столько увидела за последнее время. Я увидела и этого человека таким, каков он есть.
— Но ты любишь его и всегда любила. Мы все связаны вместе. Мы все были как одно целое.
— Больше этого нет, Кейт. Я больше не близка никому из вас. Вы меня обманули, оба. Вам не удастся сделать этого снова.
— Ты не должна так тяжело все это воспринимать, — проговорила Кейт. — То, что произошло, — так естественно.
— Это естественно? — спросила я. — Что мужчина должен быть неверен своей жене, что он должен иметь сыновей вне брака и что его собственная дочь захочет выйти замуж за одного из них?
— Мы все должны обдумать, — сказал Бруно, холодно взглянув на меня. Когда Дамаск перестанет себя жалеть, мы, возможно, сможем все обсудить.
— Жалеть себя! Я жалею этих молодых людей.
— Они не должны об этом знать, — сказал Бруно. — Кэтрин выйдет замуж за подходящего человека, а Кейт может найти жену для Кэри, что заставит его забыть Кэтрин.
— Наши дети не столь переменчивы в своих привязанностях, как ты, напомнила ему я.
— Ничего. Они это переживут. Через несколько месяцев это покажется им просто приключением, — сказала Кейт.
— Как легко ты устраиваешь жизнь обоих! Брак без любви, из практических соображений, для тебя в порядке вещей. Но другие воспринимают это иначе. Нужно сказать им правду.
— Я запрещаю это, — сказал Бруно.
— Ты запрещаешь это! Твое слово ничего не значит. Кэтрин — моя дочь. Им нужно открыть правду, ибо они могут убежать и пожениться без нашего согласия.
— А если они это сделают?
— Брат и сестра! Что будет с их детьми? Все молчали, а я была в ужасе от того, что Бруно предпочитал разрешить их брак независимо от последствий, лишь бы не говорить им правду.
Я взглянула на него, потом, не в силах всего этого вынести, повернулась и выбежала из комнаты.
* * *
Кэтрин перехватила меня на лестнице:
— О, мама, что случилось?
— Пойдем в твою комнату, дорогая. Я должна с тобой поговорить.
Я обняла ее и прижала к себе.
— Кэтрин, мое любимое дитя!
— Что случилось, мама? Что пытается сделать тетя Кейт? Она ненавидит меня.
— Нет, дитя мое, она любит тебя. Но ты не можешь выйти за Кэри.
— Почему? Почему? Я говорю тебе, что выйду за него замуж. Мы решили, что не допустим, чтобы вы поломали нам жизнь.
— Ты не можешь выйти за него замуж потому, что он твой сводный брат.
Она смотрела на меня непонимающим взглядом, и я отвела ее к сидению у окна, усадила и обняла ее. Вся эта история казалась такой омерзительной, если рассказать ее без прикрас.
— Ты понимаешь, нас было трое: я, Кент и твой отец. Он любил Кейт, но тогда он был беден, и она вышла замуж за лорда Ремуса, хотя уже ждала ребенка от твоего отца. Пойми, Кэри — твой брат. Вот почему вы не можете пожениться.
— Это не правда! Этого не может быть! Мой отец! Он…
Она посмотрела на меня, словно молила сказать, что все это не так.
— Мужчины иногда способны на это, — сказала я. — Это не редкость.
— Но он не обычный человек.
— Ты в это верила, правда?
— Я считала, что он почти… святой. История о рождественских яслях…
— Да, я знаю, что именно с этого все началось, с истории его рождения. Мое любимое дитя, ты еще молода, но твоя любовь к Кэри и трагедия, к которой она привела, сделали тебя женщиной, и я буду относиться к тебе, как к женщине. Ты слышала от Клемента рассказ о чуде, как одним рождественским утром аббат вошел в часовню Богородицы и нашел в яслях младенца. Этим младенцем был твой отец. Об этом стало известно как о чуде Святого Бруно. Ты знаешь эту историю.
— Клемент рассказывал мне. И другие говорили об этом. Все люди здесь знают об этом.
— С появлением младенца Аббатство стало процветать. Аббатство было распущено, но потом поднялось вновь благодаря Святому Дитя. Ты в это веришь, не так ли? И это правда. Но ты должна узнать и другую правду, которая, я думаю, поможет тебе пережить твою трагедию. Все, что тебе рассказали, правда. Бруно был найден в колыбели, но он был положен туда его отцом-монахом, и он появился на свет из-за связи между монахом и девушкой-служанкой. Я хорошо знала ее. Она была моей нянькой.
— Это не правда, мама!
— Это и есть правда. Кезая рассказала все. То же сделала и бабушка Кезаи, и у меня есть исповедь монаха.
— Но он… мой отец, он не знает?
— Он знает. В душе он это знает. Он знает это с тех пор, как Кезая обнародовала правду. Но он не признал эту правду, а его отказ признать это сделал его таким, каков он есть.
— Ты ненавидишь его! — сказала она, отшатнувшись от меня.
— Да. Думаю, что ненавижу. Эта ненависть росла в моем сердце долгие годы. Я думаю, что она появилась тогда, когда ты родилась и он отвернулся от тебя, потому что ты девочка, а не мальчик, которого требовала его гордыня. Может быть, это случилось еще раньше, когда у меня появилась Хани и он отнесся к ней с неприязнью. К ней, маленькому ребенку, такому милому и беспомощному. Но она была его сестрой, и он не мог вынести напоминания о том, что обоих родила одна мать. Он ненавидел Хани. И тогда впервые душа моя начала отворачиваться от него.
— О, мама, что мне делать?
— Мы переживем это вместе, любовь моя! — воскликнула я, плача вместе с нею.
* * *
В Аббатстве поселилась ненависть. Я чувствовала это. Я смотрела из своего окна на земли Аббатства, на стены похожего на замок здания, которое должно было напоминать замок Ремуса. Так, чтобы Кейт, взглянув на него, понимала, что она могла бы иметь и богатство, и Бруно.
Кэтрин заперлась в своей комнате. Она не хотела никого видеть, кроме меня. Я рада была ее утешить.
Она сказала об отце:
— Не хочу больше видеть его.
Кейт не выходила из своей комнаты и писала письма Кэри.
Теперь, когда я сказала Бруно о своих чувствах к нему, я решилась показать ему исповедь Амброуза, потому что понимала, что мы зашли далеко и пути назад нет. Бруно должен посмотреть правде в лицо. Даже при этом я не считала, что мы можем начать новую жизнь. Я почувствовала, что, обнажив так сильно свои чувства, поняла их сама, как никогда прежде не могла понять.
