Книга Деньги на ветер - Эдриан Маккинти

Конец фильма

Меня там не было. Алиби железное — в то время я расследовала уголовное дело в Старой Гаване. Два трупа — турист-немец и проститутка плюс пропавший без вести сутенер. Так что меня там не было. Ко мне та трагедия не имеет никакого отношения. Прочла о ней на следующий день, поскольку она даже в мексиканские газеты попала.

Джек Тайрон только что выехал из дома на Голливудских холмах. Было еще очень рано. Ехал на пробы. Ему светила хорошая роль — Феликс в фильме о Джеймсе Бонде. Не то чтобы манна небесная, но участие в «Бондиане» почти гарантирует мировую известность. Он был пьян. В полседьмого утра. За Джеком Тайроном тянулась долгая и хорошо документированная история увлечения алкоголем. Его машина вылетела с дороги прямо у дома. Страховочным ремнем он пренебрег. Лобовое стекло распахало его красивое лицо, падение в каньон привело к перелому позвоночника. Как-то так вышло, что сначала упал он, потом сверху — машина, которая тут же загорелась.

Даже для ГУР это была филигранная работа.

Они, вероятно, забрались к нему в дом среди ночи, чем-то одурманили, пытали, впрыснули алкоголь в вену на ступне и сбросили в каньон.

Лобовое стекло машины разбили, размазали по рулю его кровь. Как им удалось сбросить автомобиль, чтобы удар пришелся прямо по телу под обрывом, не такая уж и загадка. Скорее всего, подогнали грузовик с лебедкой. Действовали ювелирно. Плющить Джека в лепешку в их задачу не входило, хотели просто обездвижить, чтобы потом сжечь заживо.

Вот такие у них методы.

Отец был их человеком. Он ушел от дел, но принадлежал им. Никто, кроме них, не имел права отнимать у него жизнь. Следователь из Лос-Анджелеса, который вел дела о насильственной или скоропостижной смерти, официально заявил, что смерть Джека наступила мгновенно, но и он, и я знали, как все было на самом деле. Минута за минуту, жизнь за жизнь. ГУР о своих не забывает.

Мне бы следовало это предвидеть, но я не говорю на их языке. Гектор бы понял намеки Рауля, я — нет. И никогда не научусь. А если все же придется, это буду уже не я.

Я прочитала некролог Джека в испаноязычной версии журнала «Пипл». Журнал этот у нас запрещен, но достать его несложно. Там же напечатали большую подборку фотографий. Снимки, сделанные в Каннах, в Дарфуре, на вечеринке в Вегасе. Здесь Джек запечатлен рядом с Брэдом Питтом и Джорджем Клуни. Глаза у него блестят, он удачно расположился между звездами первой величины…

Голливуд не делает остановок в своем движении вокруг солнца. Всё вполне благополучно покатилось дальше и без Джека.

После смерти отца нигде никаких некрологов не было.

Или были?

Табличка где-нибудь в Министерстве иностранных дел, на глухой стене этого огромного здания, угнездившегося на Plaza de la Revolución, нашей Лубянке?

Может быть. Не знаю.

Через неделю после смерти Джека ко мне заглянул полковник ГУР. В руках он нес картонную коробку и еще какой-то предмет, завернутый в салфетку. Коробку водрузил передо мной на стол и попросил подписать бумаги, подтверждающие получение, в трех экземплярах.

В салфетке оказался пистолет моего отца. Его я спрятала в ящик стола.

В коробку не заглядывала до темноты.

И лишь когда угасли последние отблески заката, я щелкнула выключателем и открыла крышку.

Письма. Более сотни адресованных мне писем от отца. В некоторых конвертах были и деньги. Пятисотдолларовые купюры на платье для праздника пятнадцатилетия. Рассказы, стихи, рисунки, поцелуи для меня и маленького Рики. Последние письма были отправлены в 2006 году из Колорадо. Отец писал о погоде — надвигались холода. Он не мог говорить прямо, поскольку понимал: письма сначала будут читать в ГУР и лишь потом передадут мне. Вот он и описывал лес, горы, снег. Перечислял книги, которые прочел, и даже те, что читала его подруга Карен. Он знает, сообщал он, что Интернет на Кубе строго контролируется, однако ходят слухи, будто в вестибюле «Амбос Мундос» установлена вебкамера, работающая в режиме реального времени. Не смогу ли я в определенный час оказаться там и помахать ему рукой? А он бы в это время сидел наготове с компьютером на коленях. И ждал бы этого события день за днем, ночь за ночью.

Конечно, я заплакала.

И плакала целую ночь, а потом и весь следующий день.

Ох, папка!

Но все когда-нибудь кончается. Положен предел дням каждого человека. Он не минует и тебя, Jefe, и тебя, Jefe-младший, даже тебя.

Я сказалась больной, на работу вышла не сразу. Сходила к маме, встретилась с Рики, показала им письма. Но служба не ждет. Я притащилась в отдел — и понеслось: вскрытие, посольство Германии, отчеты.

Несколько раз я бралась за письмо к Франсиско. Как-то вечером на Прадо неожиданно столкнулась с Фелипе, официантом-детоубийцей, которого арестовала в тот самый вечер, когда Рики вернулся из Америки с результатами своих поисков. Фелипе улыбнулся мне, по-моему так и не вспомнив, где и при каких обстоятельствах мы с ним встречались…

Я действовала как автомат.

Засыпала.

Просыпалась.

Куда-то шла.

И так день за днем.

Набережная Малекон в сумерки. Суровые стены крепости, былое величие ветшающих отелей, сопляки-подростки смеются у парапета, пылает факел попутного газа на нефтеперерабатывающем заводе.

Огоньки на воде — это фонари рыбацких лодок, бросивших якорь в заливе, и дальше, чуть ли не за горизонтом, огни американских яхт, стоящих у островов Драй-Тортугас, у побережья Флориды.

Иду по Малекону и вижу будущее.