Больше не было ничего, что могло бы быть записано. Чернила в чернильнице из рога высохли до дна, а между углом пергамента и углом наклонной подставки для письма маленький паучок сплел свою паутинку.
59
Это был прекрасный день, настоящий триумф позднего лета, совершенно безветренный, так что пушистые белоснежные облака висели в синей глубине неба над головой, словно горсти только что начесанной шерсти. Однако Элфрун все никак не могла согреться. Ей приходилось усилием воли заставлять себя стоять на месте с плотно сжатыми губами и гордо поднятой головой. Она крепко обхватила себя руками под полами отцовского плаща. У ее ног на песке, положив голову на скрещенные лапы, лежал Гетин. Время от времени он тихонько скулил, но при этом не шевелился.
По берегу двигалась плотная группа людей; они отбрасывали на песок дюн длинные тени, а вечернее солнце, светившее им в спину, золотило своими лучами контуры их фигур. Шесть из семи шли молча и сосредоточенно, лица у всех были такими же хмурыми и застывшими, как и у Элфрун. У пятерых в руках были копья.
По толпе прокатился ропот и волна вздохов.
Абархильд с ними не было. Всю неделю после погребения Ингельда Абархильд оплакивала усопшего; сбросив покрывало, она рвала на себе волосы и царапала щеки ногтями, как безутешная королева из древнего сказания. Когда Элфрун с Атульфом пришли за ней, чтобы отвести ее в церковь, старуха с причитаниями прильнула к Атульфу, называя его Ингельдом, ее любимым дитятей, ее последним сыночком. А позднее, уже у края могилы, она обернулась к Элфрун и сказала:
– А где мои детки? Я скучаю по моим маленьким деткам. Почему мои руки пусты? – Ее глаза сильно покраснели, но были сухими, а скрипучий голос звучал глухо.
Седьмой человек в этой процессии был на голову выше всех остальных; он шел, спотыкаясь и останавливаясь, а крики его были приглушены мешком, надетым на голову. Оступаясь, он не мог помогать себе руками удерживать равновесие, потому что они были крепко связаны у него за спиной. Сопровождающие давали ему падать, а затем двое из них грубо, рывком поднимали его на ноги, а еще один, самый худой из них, сильно бил его тупым концом копья в спину, заставляя идти дальше.
Когда они с сухого песка дюн вышли на более плотный песок приливной полосы, человек с мешком на голове взвыл и начал метаться из стороны в сторону, стараясь ударить ногами всех, до кого удавалось дотянуться. Зрелище это было жалкое и почти комичное, но никто не смеялся. Сопровождающие по какому-то молчаливому сговору отошли на пару шагов от него, предоставив ему возможность дать волю своим шутовским выходкам и снова упасть. На этот раз, когда он растянулся во весь рост, тяжело ударившись лицом о землю и беспомощно пытаясь освободить связанные руки в пятнах охры, он оказался всего в нескольких ярдах от ног Элфрун. Лицо ее оставалось каменным.
Теперь человек с мешком на голове жалобно стонал. Пятеро с копьями подождали немного, а затем начали тыкать в него своим оружием, заставляя в очередной раз встать на ноги. Даже самый молодой из них последовал примеру остальных, действуя вместе со всеми с напряженным и бесстрастным выражением лица. Шестой мужчина, тот, что был без копья, только смотрел на все это; на его землистого цвета лице читалась тревога.
Элфрун переступила с ноги на ногу и повернулась, чтобы посмотреть на море. На прибрежном песке ждала четырехвесельная лодка. В золотистых лучах вечернего солнца, освещавшего мыс, четко была видна мелкая рябь на поверхности залива. Вдалеке едва различимые белые птицы взмывали в небо и с высоты камнем падали в воду, снова и снова. Эта безмятежная картина составляла немыслимый контраст с мрачной сценой, разворачивавшейся на берегу позади нее. Но Элфрун уже знала, что скрывается за этой идиллией: ныряющие птицы выхватывают из воды серебристых рыб; в любой момент может разразиться ужасный шторм, пришедший за своей долей человеческих жизней; в морских глубинах скрываются чудовища.
Глухой удар. Шестеро мужчин швырнули седьмого головой вперед в лодку; тот продолжал отчаянно молотить ногами воздух.
Шестеро мужчин. Луда, стюард. Видиа, егерь. Кутред, кузнец. Хихред, дьякон. Фредегар, священник. И Атульф.
Седьмым был Хирел, пастух.
Элфрун настаивала на том, чтобы Фредегар и молодой дьякон не принимали участия во всем этом, но Хихред взглянул на нее, как на сумасшедшую. И тогда она кивнула, согласившись, чтобы все шло своим чередом. Хихред служил в монастыре с семилетнего возраста и всю свою жизнь восхищался отцом аббатом. И ему, конечно, было необходимо лично принять участие в свершении правосудия над убийцей Ингельда.
