— Ты сухая, несмазанная аморальная машина, робот, — сказала сквозь слезы Барбара.
Официант, несший блюдце со счетом, круто повернул назад к стойке.
— Нет, — сказала Барбара, — все правильно… Уезжай… Просто сутки очень короткое время. В них жизнь не втиснешь. Больше не буду разводить сырость. Прости…
Никто из них не спросил, когда теперь следующая встреча. И так ясно: при первой возможности. Что об этом говорить?
— Старайся беречь себя, — сказал Бэзил. — Ну, среди этих… богатых.
— Все в порядке… Сам поберегись среди вашей мафии… А я… В этом городе, знаешь ли, государственное устройство, как в средневековой Венеции. Правят практичные жесткие дожи. Для них превыше всего интересы денег и собственности, вернее, преумножение того и другого… Помни об этом, вот и все правила. Я умею играть по ним…
— До свидания, Барбара.
Он не знал, может ли поцеловать её при всех.
— Иди, я посижу, немного попривыкну без тебя… Неглинный, значит, переулок?
В этот приезд Шемякин поселился в гостинице «Кэйрнхилл», переполненной бабушками и дедушками, прикатившими из Китая навещать родственников, унесенных революцией в эмиграцию, длинными сикхами в чалмах, просиживающими в ресторане за переговорами с бизнесменами средней руки, певцами и оркестрантами тайваньской рок-группы, завалившей оборудованием половину приемного холла.
Из номера он позвонил в представительство холдинга «Евразия» и, когда дежурный ответил, что Севастьянова нет, все-таки суббота, попросил передать бухгалтеру просьбу заехать в «Кэйрнхилл», комната 518, до одиннадцати часов.
Следовало прикинуть план действий, если Севастьянов не объявится…
Итак, он, Шемякин получил предупреждение относительно особо крупной взятки, предлагаемой сотруднику российского коммерческого представительства, а также о том, что этот сотрудник практически готов принять подношение и затем скрыться.
Стряпчий Ли выбрал безошибочный путь. Его не ухватишь после поданного сигнала… Журналистка, то есть лицо неофициальное, но вместе с тем серьезная финансовая обозревательница, чье имя и репутация пользуются высоким авторитетом, в сугубо частной обстановке сообщила русскому коллеге о грозе. Характер сведений заставит журналиста незамедлительно передать их компетентным должностным лицам в российском посольстве.
Что дальше?
Предположим, Бэзил идет к главе представительства. Или прямо к послу. Это можно сделать, не встречаясь с Севастьяновым, а можно — после разговора с ним.
А если кому-то нужно, чтобы русский журналист Бэзил Шемякин именно так и поступил, руководствуясь естественным побуждением предупредить преступление?
Придется, видимо, идти и кому-то здесь докладывать. Если этого не сделать, подумают, что он, Бэзил Шемякин, работает прямиком на некую контору в Москве, а на какую — предположение лежит рядом… Между тем Шлайн тогда, в Голицыно, практически не обозначил условия его возможного вмешательства: решай, мол, сам.
Резко зазвонил телефон. Бэзил раздраженно сказал в поднятую трубку по-английски:
— Слушаю!
— Алло? Шемякин? — неуверенно спросил Севастьянов. — Ты?
— Ну да, я… Где ты сейчас?
— В саду-кафе, внизу…
— Иду!
Над грудами мороженого и консервированных фруктовых яств возвышался Будда — его взгляд был точь-в-точь как у писателя Гаршина с рисунка в учебнике литературы, по которому Бэзила обучали родной словесности в Шанхае. Сидя за маленьким столиком на двоих и глубокомысленно рассматривая Будду, из фирменной кружки ресторана гостиницы «Кэйрнхилл» потягивал бочковое пиво Севастьянов — потенциальный взяточник и мастер ударяться в бега с турецким опытом.
— Как морями теплыми омытая Индонезия? Острова и островитяне? спросил бухгалтер. На его свежем, загоревшем лице что-то не наблюдалось следов мучительных раздумий, бессонных ночей, угрызений и раздирающих совесть противоречий. Перед Бэзилом сидел, бесспорно, матерый, хладнокровный и расчетливый преступник.
— Как Сингапур? Как миллионы? — вопросом на вопрос ответил Бэзил.
— Угодно тоже пива? — спросила китаяночка-официантка в золотистой кофте с буфами и зеленой юбке с разрезом такой высоты, что проглядывались трусики.
Бэзил кивнул.
— Тебе передавал дежурный, что я тебя ищу?
— Вот как! Нет… Я в представительстве с утра не объявлялся. Сам сюда заехал. Испытываю потребность обсудить одно дельце, даже маневр…
— А кто я такой? — спросил Бэзил.
— Дроздов в Бангкоке пел тебе дифирамбы. Специалист по восточной этике и все такое…
И Севастьянов сжатыми, продуманными заранее фразами изложил Бэзилу казус. О котором Шемякина через Барбару оповестил стряпчий Ли из конторы «Ли и Ли». Как говорится, дебет и кредит сошлись.
Бэзил посмотрел на часы. До отъезда в аэропорт следовало бы выкроить минут пять для передачи сообщения Шлайну. Ай да Ефим, ай да сукин сын! Как верно рассчитал повадку бухгалтера!
Севастьянов между тем рассуждал о том, что его старый знакомый, адвокат Ли, оказался союзником — пусть и из-за собственных интересов, но таких, которые объективно совпадают отчасти и с севастьяновскими намерениями. Бухгалтер неспроста изложил Бэзилу случившееся — как сказал Севастьянов, он затеял это с целью перепроверить свои выкладки и план действий на въедливом оппоненте. Который, как думает Севастьянов, не побежит со всех ног продавать его в посольство.
«Я-то знаю, кто ты, — подумал Бэзил. — Но тебе не положено знать, что я соглядатай, приставленный к тебе нашим общим оператором Ефимом Шлайном. И не узнаешь, хотя мне этого очень и хотелось бы».
Ощущая, как в нем поднимается раздражение на самого себя за эти нюни, Шемякин сказал:
— Что тебе возразить? Ты мелкий счетовод, работа по кредитам с Петраковым для тебя в давно прошедшем времени. И думаю, что тебе не сносить головы даже при благоприятном исходе этой рискованной затеи, если к её оценке твое банковское начальство подойдет строго по правилам… Так ведь?
— Скорее всего, так, — согласился Севастьянов.
«Сейчас ты вспомнишь о Ефиме Шлайне, который мог бы помочь, — подумал Бэзил. — Но ты не доверяешь никому, боишься, что Шлайн из ЦРУ, и, поразмыслив, даже обрадуешься, что он далеко и не помешает тебе…»
— Мне твое дело на данном этапе представляется так, — сказал Бэзил. Для продолжения игры потребуется более высокая профессиональная и психологическая подготовка. Чего, как я понимаю, тебе недостает…
— Умные слова, и только. Если же выражаться попроще, башки мне не сносить, Бэзил, в любом случае, — сказал Севастьянов почти с отчаянием. Понимаешь, я должен сделать то, что собираюсь сделать… Должен! Должен довести дело до конца… Сто восемнадцать миллионов долларов!
