Книга Лопухи и лебеда - Андрей Смирнов

А я вам скажу, соотечественники, никакое, даже самое лучшее, правительство нам не поможет. Пока мы такие, как есть, не помогут нам ни демократия, ни православие, ни доллары заморские. Не потому нам плохо, что власть у нас советская, а потому у нас советская власть, что сами-то мы не больно хороши. И начинать бы надо с этого конца, с собственного оскаленного злобой мурла, со своей койки в общежитии, с трех глинистых соток огорода и дощатого нужника над ним. Пока обыватель российский не вознамерится из дикаря и печенега стать человеком, не дойдет до простой мысли, что на кухне у него нет никакого правительства, кроме него, забубенного, сам Господь Бог не станет нам помогать, да еще и плюнет в нашу сторону.

Давно замечено, что времена общественного возбуждения для размышлений малопригодны. Казалось бы, тут-то и разобраться, прежде чем вцепляться в бороду соседу. Да так уж мы скроены. Не истины ищет российский человек, а рецепта попроще да ясней – кто виноват и что делать? А по-нашему – кому будем морду бить? Но, как показала отечественная историческая практика, на простых и ясных основаниях ничего, кроме вечного мордобоя, воздвигнуть не удалось. И опять же давно и не нами замечено – кому легок ответ на простой вопрос, тот либо жулик, либо дурак, либо Жириновский, либо Макашов. Ни теми, ни другими земля наша обильная никогда не скудела.

Оговорюсь для ясности: в коммунистах не состоял, в митингах демократов участвовал, голосую за Ельцина и Попова. И при всем том и опять скажу – не поможет нам и Ельцин.

Ну, предположим, наступил вожделенный момент – закрылся последний райком, забыты ухмылка Павлова и слезы Рыжкова, правят нами свободно избранная Дума и правительство народного доверия. А как изменились мы сами – свободные граждане свободной России?

Пьяного мата не слышно. Не хамит в сельпо продавщица. Соседи доносов не пишут. В подъезде мочой не пахнет. Начальство не берет взяток. Депутаты не путаются в падежах. И главное – все кругом работают не покладая рук, и главное – никто не ворует.

Смешно? А ведь безобразие, среди которого мы возросли и старимся, обличает не столько политический режим, сколько дикие наши нравы.

Конечно, у большевиков не отнять исторической заслуги в том, что они сильно способствовали нашему одичанию. Натравливание одного класса на другой, расстрелы заложников, насаждение доносительства, попытка создать национального героя из несчастного ребенка, предавшего собственного отца, – политика, начатая призывом грабить награбленное, сознательно и последовательно будила самое низменное, что есть в обывателе и в обществе. Зависть и обделенность – двигатели революции.

Все это правда, все это так, но… Здание Нюрнбергских процессов возведено было на постулате: преступный режим может учитываться как смягчающее обстоятельство, но не оправдывает преступления подданных. Человек – не винтик, у него всегда есть выбор, даже у зэка – пойти в стукачи или избегнуть.

Насколько же богаче этот выбор в том единственном укрывище, где ты ежедневно возвращаешься в человека – в мужа, сына, отца, куда режим, как ни запускает свои щупальца, не может влезть, по крайней мере целиком, – у семейного очага, пусть и ублюдочного, как у большинства из нас. Здесь никто не в силах заставить тебя быть вором, негодяем, лгуном, здесь последний выбор – всегда твой. Согретый любовью близких, ты сможешь выдержать гнет толпы и не опоганить душу. Обделенный семьей, ты прибавляешь толпе свою злобу.

Это здесь, в твоих четырех стенах, – корни режима, это здесь он набирается соков, вырастая в людоедство, в коллективизацию, в ГУЛАГ. Для того чтобы террор победил на шестой части суши, никакой Чека не хватит, тут не обойдешься латышскими стрелками и австрийскими пленными, ни даже “оккупационной армией, насильно навербованной из самого оккупированного населения”, как пишет один из наших историков. Потребовались миллионы пособников, добровольных и невольных, сексотов, доносчиков, охранников и расстрельщиков, пыточных мастеров, соседей, тащивших домой последнюю утирку раскулаченных. И весь этот человеческий материал среди нас нашелся готовый. Глубоко, в самую толщу семьи должен был проникнуть посев злобы и зависти, чтобы проросла революция. Достоевский и тут встревожился первым, первым заговорил о “случайных семействах”, о распадении нравственных начал русской семьи. И недаром среди единиц, выживших в мясорубке лагерей, так часто попадаются люди из семей, сохранивших традиции, несмотря ни на что.