Холлингсворт тем временем был занят весьма важным делом: в уголке его рта обнаружилась какая-то крошка. Он аккуратно дотянулся языком до нее, поддел и смахнул в рот. Затем, чтобы завершить начатую гигиеническую процедуру, он основательно почистил языком стык губ, после чего на всякий случай провел им целиком и по верхней, и по нижней губе.
— Вы должны понимать, — сказал ему Маклеод, — эти господа подвергаются очень сильному давлению. Эти люди и подумать не смеют о том, чтобы сделать что-нибудь, что не совпадало бы с интересами государства. Вот только интересы данного общественного института имеют тенденцию беспрестанно меняться, в результате чего блюсти их становится настоящей пыткой. Чиновники-управленцы прекрасно понимают цену любой своей ошибки и в своей деятельности предпочитают обходиться без излишних, с их точки зрения, проявлений инициативы. Тем не менее нельзя забывать, что от каждого из них постоянно требуют демонстрации оголтелого служебного рвения. Им некогда даже подумать о том, что могло бы понадобиться им самим, — так велико их желание исполнить свой долг перед государством. Возникает конфликт между желанием чиновника обустроить свою частную жизнь и его общественными и партийными обязательствами. Их работа ориентирована на обеспечение коллективного благосостояния. В какой-то момент каждого из них начинает терзать искушение, связанное с мыслями об обогащении личного характера. С точки зрения психологии рано или поздно наступает момент, когда кажется, что пришло время получить по счету. На этом этапе бюрократ оказывается склонен к личностному самовыражению через антиобщественные поступки.
В этот момент Маклеод словно запнулся и замолчал. Вместе с Холлингсвортом они несколько удивленно посмотрели друг на друга. Ощущение было такое, словно оба понимают, что один из них наговорил много лишнего, а другой — выслушал это липшее, даже не пытаясь перебить его.
— Я слушаю, слушаю, — почему-то шепотом заверил Маклеода Холлингсворт, продолжая обследовать языком уголки рта.
— Они чувствуют непреодолимую тягу к тому, чтобы совершить… — Маклеод сделал паузу и продолжил говорить, приняв, как я понял, решение отрезать себе все пути к отступлению. — …стремление совершить какое-нибудь антигосударственное деяние. Какое именно, не важно. Достаточно того ощущения, что этот поступок не логичен, ничем не обоснован и, самое главное, губителен для них самих, если о нем станет известно карающим органам государства. Как видите, наши чиновники-управленцы теряют самоидентификацию и начинают бессознательно сотрудничать с государством, когда оно приступает к восхитительному в своем безумии пожиранию своего же обслуживающего персонала.
Но позвольте мне не оплакивать тяжелую и трагическую судьбу этих уважаемых джентльменов. То, что с ними происходит, — не более чем мелкомасштабное отражение процессов разрушения, происходящих как в ходе столкновений между армиями, так и внутри экономик обеих противоборствующих сторон. Война становится единственным методом накопления как капитала, так и других материальных ценностей. Благодаря умелой пропагандистской аранжировке вечной безумной оперы патриотизма, этот дикий способ производства некоторое время сможет поддерживать существование государства. Но что же дальше? Следует учитывать, что по мере того, как рабочий класс истощается под воздействием потогонной системы, действующей на предприятиях, качество и объем выполняемой каждым сотрудником работы неизменно сокращается. Наступает момент, когда эффективными оказываются лишь самые жесткие, даже жестокие меры поддержания экономики на плаву. Государство задействует механизмы принуждения к труду. Появляются обязательные работы, а затем как венец концепции принудительного труда — этот ад, как и полагается, внутренне структурирован и разделен на отдельные круги — от имени государства создаются концентрационные лагеря.
— Да-да, и газовые камеры, — громко, но как-то неосознанно произнесла Ленни. По всей видимости, она только что не то проснулась, не то вышла из какого-то оцепенения.
— Концентрационные лагеря, — повторил Маклеод, — и их двойник — тайный закрытый город, где для государства куется новое оружие невиданной доселе разрушительной силы. Эти явления сопутствуют одному из важнейших, но не сразу заметных разрушительных процессов, происходящих в обществе, — деградации знаний. В прошлом наше коллективное понимание было ограничено лишь способностями человеческого разума воспринимать новую информацию. Теперь же его ограничивает общественный механизм, интересы которого требуют, чтобы большинство населения пребывало в невежестве. Таким образом, мы получаем следующую картину: миллионы людей будут уничтожены в концентрационных лагерях, в то время как немногие будут преспокойно жить своей прежней жизнью буквально в нескольких милях от этих фабрик смерти. И при этом не будут знать о происходящем ничего, ну или почти ничего, за исключением каких-то обрывков информации и слухов.
Чудовищный опыт предыдущей войны дает лишь слабое представление о том, что грозит нам в будущем. Как всем известно, во время предыдущего мирового кризиса была сделана квазисистемная попытка уничтожить ту часть населения страны, которая была неспособна к производительному труду в государственной экономике. Эксперимент в чистом виде не удался: критерии отбора были размыты по всякого рода религиозным, национальным и политическим категориям. По мере нарастания угрозы новой войны, а уж тем более после того, как она начнется, общество и вовсе не сможет позволить себе роскошь присутствия в своем составе даже малого количества людей, не участвующих в общем производстве. Иждивенцы любого рода станут неприемлемыми для общества. Старики и даже дети будут уничтожаться в массовом порядке, и это отбор станет началом всеобщего конца. Сначала будет создан орган отбора, который будет являться составной частью общественной структуры. Отказаться от него будет не легче, чем отказаться от руководящей роли государства. Если Молоха не кормить, то с его голодной смертью наступает и крушение последнего круга ада, нет, всей его сложной концентрической структуры. Итак, год за годом ненужные граждане будут уничтожаться, сначала тысячами, а затем и миллионами — до тех пор, пока в конечном обострении противоречия в ненасытную топку этой чудовищной машины не пойдут и сами производители. Менять что-либо будет уже поздно: как-никак от этого процесса будет зависеть стабильность в обществе.
Маклеод перевел дыхание.
— Война — перманентное состояние общества в будущем. А значит, последний аргумент апологета и соглашателя ничем не лучше, чем первый. Если один из блоков и сумеет уничтожить противника полностью, то и сам понесет тяжелейшие потери. Все это приведет к полнейшему обнищанию выжившего населения. Вновь возникнет необходимость, пусть и на более скромном уровне, прибегнуть к войне как к единственному способу решения экономических и политических проблем при развитом государственном капитализме. Победившая в войне сторона обнаружит, что для обеспечения экономики достаточным количеством рабочей силы стандартных технологий и методов эксплуатации ей уже не хватает. Следовательно, остается прибегнуть к самым нестандартным, экстравагантным, изощренным способам эксплуатации не только оставшихся в живых побежденных, но и немало поредевшего личного состава армии-победительницы. Потребности пытающегося выбраться со дня пропасти государства будут столь велики, а эксплуатация столь жестока, что в обществе вмиг назреет новое противостояние — уже неважно, по какому формальному признаку. Вновь начнутся военные столкновения — уже с иным распределением сил и союзнических группировок, что в сочетании с голодом, гражданской войной и парализованной, разрушенной экономикой довольно быстро повергнет жалкие остатки человечества в состояние варварства.
