— Я даю тебе час, чтобы ты поднялась к детям.
Упрямо вздернув подбородок, Эмерелд вышла из гостиной в холл, оперлась рукой о перила и стала подниматься по лестнице, держась невероятно прямо.
Шон следовал за ней до подножия лестницы.
— Через час, на этом же самом месте.
Эмерелд тряхнула головой и не удостоила его ответом.
Она смыла явные следы слез, потом покормила малышей. На это и ушел весь отведенный ей час. Эмерелд решила было проигнорировать ультиматум, но поняла, что, если не спустится вниз, Шон немедленно перейдет в наступление и заставит ее подчиниться. Ждать его и позволить вытащить себя из комнаты — значит сразу перейти к обороне, поэтому Эмерелд передумала.
Она отдала детей молоденьким нянькам.
— Я буду вам очень признательна, если сегодня вы уложите их спать. — Она расчесывала волосы до тех пор, пока локоны не начали потрескивать, потом расправила плечи и гордо спустилась по лестнице, чтобы встретиться с мужчиной, который напрашивается на драку по большому счету.
Ступив на последнюю ступеньку, она собралась обрушиться на него с упреками, но его пальцы сомкнулись на ее руке выше запястья, не дав ей возможности атаковать его.
— Ни слова, мадам.
Он направился к парадной двери, увлекая се за собой. В зловещем молчании Шон тащил ее по подъездной дорожке к надвратной башне. Он разжал пальцы только у ступеней лестницы.
Эмерелд пришлось подняться наверх. К ее гневу теперь примешивалось чувство ожидания. Что бы он ни собирался сделать, О'Тул намеревался обойтись без свидетелей. Когда он отпустил ее, Эмерелд уперла руки в бока.
— Тебе нравится изображать из себя дебошира? — поинтересовалась она.
— Тебе явно требуется твердая рука. Ты вышла из-под контроля.
— Я ощутила твою твердую руку в самом центре Дублина, когда все на меня смотрели, разинув рты! — выкрикнула Эмерелд.
— Я просто положил конец твоему вызывающему поведению, — прорычал он.
— Временно! — Она вся пылала от ярости, казалось, ее эмоции вспыхивают и потрескивают от страстного безрассудства.
— Объяснись. Как ты посмела увезти моих детей? — прогремел Шон.
— Я оставила тебе записку.
Он достал из-за ворота рубашки конверт и порвал у нее перед носом.
— Ты даже не прочитал ее! — обвинила его Эмерелд.
— И не стану этого делать! Если ты хочешь что-то сказать, будь настоящей женщиной и скажи мне прямо в глаза.
— Как ты смеешь на меня сердиться? Ведь именно ты не прав. Ты заслуживаешь все то, что получил!
— Именно я спас тебе жизнь. Я избаловал тебя. А ты платишь мне тем, что увозишь моих детей, а потом разыгрываешь из себя оскорбленную, когда это выводит меня из себя.
Эмерелд налетела на него, колотя кулачками по широкой груди. Ее волосы упали ей на плечи облаком темного дыма.
— Ты уверенный в своей справедливости боров! Я не делаю вид. Я оскорблена. И ты поймешь это, когда я снова уеду.
Шон схватил ее за руки, лишив возможности двинуться.
— Ты хочешь сказать, как только я отвернусь?
— Да! — с вызовом прошипела Эмерелд.
— Я никогда не позволю тебе уехать! — пророкотал он.
— Как ты меня остановишь? — Ее глаза полыхали зеленым пламенем. Она задыхалась от ярости.
— Если мне придется это сделать, то я запру тебя в этой башне, а ключ выброшу к чертовой матери!
— Почему бы тебе не побить меня для начала? — вспылила она.
— Побить? — недоверчиво переспросил Шон. — Ты заслуживаешь чертовски хорошей порки, но я никогда не поднимал на тебя руку… пока! Я предвидел, что ты так безрассудно поступишь, Эмерелд. Не отказывай мне хотя бы в толике ума. Я знаю, что твоя душа не до конца открыта мне. Я понимал, что твой отъезд — это лишь вопрос времени.
— Ты никогда не открывал мне свою душу и скрывал свои мысли. Теперь ты знаешь, каково это чувствовать.
— Когда я пытался сказать, что люблю тебя, ты не стала слушать, — обвинил ее Шон.
Ее гнев превратился в нетерпение:
— Господи, да знаю я, что ты меня любишь. Я всегда это знала.
— Я подарил тебе драгоценности, дом, корабль, — продолжал О'Тул уже спокойнее.
— Речь не о драгоценностях, домах или кораблях! — крикнула Эмерелд.
— Тогда скажи, что ты меня не любишь, — бросил ей вызов Шон.
— Разумеется, я тебя люблю. Я всегда любила тебя безмерно. Речь не о любви!
— Ради всего святого, а о чем же тогда? — спросил Килдэр.
— О доверии, — негромко сказала Эмерелд.
Господь Всемогущий, что он мог ответить? Она одним махом разнесла всю его оборону.
— Шон, ты научил меня жить одним днем, но сам этого не делаешь. Ты весь в дне вчерашнем. Ты живешь ради того, чтобы мстить. Я полностью доверяла тебе, а ты меня предал во имя мщения.
В его глазах отразилась боль, подсказавшая Эмерелд, что он не может этого отрицать.
— Значит, ты хочешь от меня уйти. Понимаешь ты это, Эмерелд, или нет, но ты тоже жаждешь мести. Ты не будешь счастлива, пока не добьешься своего. Ты хочешь забрать детей и никогда больше меня не видеть.
Эмерелд в ужасе уставилась на него, ее глаза наполнились слезами. Господи, она и не думала об этом! Ей хотелось, чтобы Шон обнял ее и поклялся в вечной любви, пообещал сделать все, чтобы удержать ее. Ей нужно было услышать уверения, что отныне и впредь она и дети будут для него на первом месте. Он испытывал жажду мщения, а она мечтала, чтобы он жаждал только ее. Она стремилась быть первой и последней, и навсегда. Ей хотелось уз доверия, которые больше никогда не разорвутся, что бы ни случилось.
Пока глаза Шона разглядывали прелестное личико сердечком, он понял, что любил Эмерелд с самого начала. Хотя обманывал себя и закрывал свое сердце для этого чувства, любовь к Эмерелд нашла туда тропинку, смеясь над его протестами. Он никогда не осмеливался признаться в этой любви самому себе, потому что считал, что ему не удержать ее.
Шон прикоснулся к ее покрытому слезами лицу с щемящей нежностью:
— Моя любовь к тебе и нашим детям абсолютна и ни от чего не зависит. Я соглашусь на все, что ты захочешь.
«Ты так говоришь, но правда ли это?» Она должна быть в этом уверена. Ненавидя себя за то, что делает, Эмерелд решила испытать его.
— А что, если… А что, если я оставлю тебе сына?
Она заметила, как его глаза снова гневно потемнели.
— Эмерелд, ты что, с ума сошла? Ты ведь знаешь, что мой сын сам способен о себе позаботиться, если понадобится, а именно моей дочурке нужна моя сила. Но я бы никогда не разлучил их. Я хочу либо обоих, либо никого.
