— Ну, как ты? Как себя чувствуешь? Покажи-ка язычок!
Кот высунул свой острый, длинный язык, будто дразнил Госю.
— Ага, немного обложен… — сказал виолончелист, чиркнул спичкой об язык кота и закурил.
Испуганный кот разинул пасть и, вертя языком, пулей рванул к двери, ударился об нее головой, отшатнулся, опять стукнулся лбом, пытаясь вырваться наружу.
Госю некоторое время с любопытством наблюдал за этой сценой, потом сказал:
— Так и быть, выпущу. Больше не приходи, дурачок!
Виолончелист отпер дверь и засмеялся, увидев, как кот стремглав помчался через густые колосья мисканта. Наконец, к нему пришло облегчение, и спустя несколько минут он уже спал крепким сном.
Вечером на следующий день Госю опять пришел домой со своим черным свертком за спиной. Он жадно попил воды и принялся играть на виолончели так же энергично, как и вчера. Перевалило за полночь, минул час ночи, два ночи, а Госю все играл и играл. Он уже совсем потерял счет времени, когда кто-то постучал по крыше.
— Опять ты, кот? Тебе мало показалось?!
Через дырку в потолке со свистом влетела серая птичка и села на пол. Это была кукушка.
— Ну надо же, птица явилась! А у тебя-то какое ко мне дело? — спросил Госю.
— Хочу учиться музыке, — простодушно ответила кукушка.
— Ах, музыке! Но твоя песенка — просто ку-ку, ку-ку! — смеясь, сказал Госю.
На это кукушка очень серьезно сказала:
— В этом-то все и дело! Кажется, это очень просто, но на самом деле трудно.
— Что же в этом трудного? Наверное, долго куковать трудно, а просто ку-ку проще простого.
— Есть некоторые трудности. Например, вот так — ку-ку, а еще можно и по-другому — ку-ку. Совсем два разных ку-ку, не правда ли?
— Ничем не отличаются.
— Вы просто не разбираетесь. Можно прокуковать десять тысяч раз, и все будет по-разному.
— Это ваше кукушкино дело. Раз ты во всем так хорошо разбираешься, зачем я-то тебе понадобился?
— Я хочу научиться правильно петь — до-ре-ми-фа.
— Дрянь эти гаммы!
— Но мне действительно нужно учиться перед заграничной поездкой.
— Дрянь эта заграница!
— Сэнсэй, прошу вас, научите меня. Я спою вслед за вами.
— Ты мне уже надоела. Так и быть, сыграю, но только три раза, а потом ты сразу уйдешь. Ладно?
Госю взял виолончель, настроил ее и сыграл гамму — до-ре-ми-фа-соль-ля-си-до. А кукушка торопливо замахала крыльями и сказала:
— Не так, сэнсэй, не так! Вы не так играете!
— Ты мне надоела! Тогда сама спой!
— Надо так, — кукушка немножко наклонилась вперед, приготовилась и прокуковала один раз: «ку-ку».
— И что, это до-ре-ми-фа? У вас что до-ре-ми-фа, что Шестая симфония — одно и тоже!
— Это неверно.
— Что неверно?
— Трудно тем, что мы повторяем это много раз.
— Вот так? — виолончелист опять взял виолончель и стал играть без остановки подряд: «ку-ку, ку-ку, ку-ку».
Кукушка очень обрадовалась и начала подпевать. Она чуть пригнула голову и старательно выводила свое «ку-ку». У Госю разболелись руки, и он сказал:
— Закончим на этом. — И остановился.
Кукушка продолжала куковать еще несколько секунд, а затем, посмотрев на него с упреком, тоже замолчала. Госю разозлился и сказал:
— Знаешь что, птаха! Все, хватит, лети-ка ты домой!
— Пожалуйста, сыграйте еще раз. Все вроде нормально, хотя по-прежнему немножко не то.
— Что?! Как ты смеешь учить меня? А ну, уходи!
— Сыграйте еще раз! Пожалуйста! Кукушка несколько раз поклонилась.
— Ладно. Только в последний.
Госю взял смычок. Кукушка вдохнула и сказала:
— Постарайтесь играть как можно дольше, — и еще раз поклонилась.
— Надоест ведь! — сказал Госю с горькой улыбкой на лице и заиграл.
Кукушка опять стала серьезной и, наклонившись вперед, старательно закуковала. Сначала Госю играл с раздражением, но чем дольше играл, тем яснее понимал, что птица вернее, чем он, берет ноты. До-ре-ми-фа. И чем дальше, тем она пела все лучше и лучше.
«От такой ерунды я и сам птицей стану», — подумал Госю и вдруг остановился.
Кукушка качнулась, словно ее хлопнули по голове, пропела свое «ку-ку, ку-ку, ку-ку» и замолчала. А затем с укоризной посмотрела на Госю и сказала:
— Почему вы остановились? У нас, кукушек, даже самая слабая птица поет, пока кровь из горла не хлынет.
— Что за наглость! Сколько я еще могут подражать твоему дурацкому ку-ку! Уходи отсюда! Смотри. Уже светает! — Госю указал пальцем на окно.
Небо на востоке окрасилось серебристым светом, и по нему одна за другой бежали на север черные тучи.
— Играйте, пока не появится солнце. Еще раз. Еще немножко, пожалуйста!
Кукушка опять поклонилась.
— Замолчи, беспечная глупая птаха! Убирайся, а то я тебя ощиплю и съем на завтрак!
Госю топнул ногой.
Напуганная кукушка порхнула к окну, но сильно ударилась головой о стекло и упала.
— Там же стекло, глупая ты птица! — Госю поспешно встал и пошел открывать окно, однако оно у него не всегда открывалось легко.
Пока Госю дергал на себя раму, кукушка опять бросилась к стеклу, ударилась и упала. Из клюва потекла кровь.
— Подожди! Я сейчас открою.
Когда Госю приоткрыл окно на два суна,[148]кукушка пристально посмотрела в небо, будто решила, что на сей раз уж ни за что не промахнется, и стремительно взлетела. Разумеется, она лишь сильнее ударилась о стекло, упала вниз и несколько секунд лежала неподвижно. Как только Госю протянул к ней руку, чтобы выпустить через дверь, она вдруг открыла глаза и подпрыгнула, собираясь еще раз броситься на стекло. Госю ногой ударил в окно. Стекла со звоном вылетели, и окно с пустой рамой вывалилось на улицу. Через пустую дыру окна стрелой вылетела кукушка. Она летела дальше и дальше, пока не скрылась из виду. Госю некоторое время с отсутствующим выражением смотрел в небо, потом свалился в угол комнаты и заснул.
На следующий день вечером Госю опять играл на виолончели до поздней ночи. Утомившись, он встал, чтобы попить воды, и тут кто-то постучал в дверь.
Госю решил, что сразу же выгонит взашей любого, и встал на пороге, сжимая в руке стакан. Дверь немного приоткрылась, и вошел барсучонок. Госю, открыв дверь пошире, топнул ногой и грозно сказал:
