Я равнодушно кивнул, принимая к сведению.
— Однако на тот момент мне все равно ничего более интересного не предстояло. Так что за ночь чудес я некоторым образом благодарен.
— И не кинешься выяснять, что, да как, зачем и почему? — недоверчиво прищурилась она. — Так-таки ни одного вопросика и не задашь?
— А какие у меня к вам могут быть вопросы, когда у вас сегодня все так, а завтра — иначе? Все, что мне нужно, я и без богов выясню. Не сочтите за обиду, конечно.
— Ну что ж, — глубокомысленно молвила она, возведя взгляд к низкому своду. — Мы считаем себя вправе творить с вами, что нам заблагорассудится, и единственная эффективная форма вашей самозащиты — это полностью наплевать? В этом что-то есть, хотя, конечно, можно было бы и обидеться. И все же… я могла бы ответить на любой твой вопрос. Если бы, конечно, захотела. Неужто не воспользуешься? А еще интеллигент!
Я, улыбаясь, покачал головой.
— Не надо мне однозначных ответов. Как близко вы могли бы вернуть меня в мое реальное время?
Она так долго смотрела на меня, что я успел разглядеть, какие у нее большие, прозрачные и светлые глаза, и заподозрил, что не только я один разыгрываю свою собеседницу.
— В тот же момент, откуда взяла, — процедила она наконец. — За вычетом нашей беседы. Она тоже, в некотором роде, реальность, и в силу некоторых причин мне не хотелось бы ее комкать.
— О'кей, — я поднялся. — С вами, богами, жить интереснее, однако без вас как-то… самоуважения больше. Спасибо, пора.
Она отвернулась к зеркалу, спиной ко мне, я огляделся вокруг и на противоположной стороне заметил ему пару. Другое зеркало, точно напротив, так, что вместе, бесконечно отражаясь одно в другом, они образовывали некое подобие зеркальной анфилады, у каждых врат которой, как часовые, бледно пламенели две свечи. Ей таки удалось вогнать меня в трепет.
— Сюда?
— Да… — коротко откликнулась она странным голосом… как будто в нем искрился молодой смех.
Я шагнул ближе, ожидая увидеть перед собою отражение ее седого сального затылка и, в отраженном зеркале — отражение ее лица. И я увидел его.
Наслаждаясь моей растерянностью и смеясь мне в лицо, белокурая девочка в зеркале стянула напудренный парик и скинула лохмотья, оставаясь меж свечами в хорошеньком алом платьице с оборками, в какое наряжаются на выпускной утренник в детском саду. Разбрасывая тени, она пританцовывала в зеркалах, и далее, в каждом из них, уменьшаясь до бесконечности и теряясь в отблескивающем мраке, кружилась, колоколом раздувая юбочку, ее полная копия.
— Можно, — взмолился я, — я не буду терять сознание?
Она звала меня за собой, протягивая руки, и моя рука вошла в стекло как в воду, темную и немедленно пошедшую кругами. Я шел меж зеркал, пытаясь догнать или хотя бы разглядеть мелькающую фигурку, дразнившую меня гримасами, которые, опять же, могли ничего и не значить. В зеркальных плоскостях вокруг меня пробегали искры, сливавшиеся в огнистые радуги, и северные сияния размазывались в черном стекле безумными лохматыми синусоидами. Галактики сворачивались в клубки. Свистели и свивались в вихри свирепые метели: все по бокам, как будто за толстым стеклом. Под ногами была бриллиантовая пыль. Проемы, окаймленные свечами, надвигались, распахивались, поглощали и оставались позади. Я их считал, да, конечно, сбился. Там, за прозрачными стенами, тенями проплывали мохнатые ветви, электрические гирлянды, разноцветные блистающие шары, каждый из которых содержал в себе целый причудливый мир. Во все стороны брызгали бенгальские огни, тьма пузырилась как шампанское, и я пьянел от одного этого вида. Сполохи накрывали меня, как взрывы, и голубыми путеводными маячками светились впереди телевизионные экраны. Это все-таки была моя новогодняя ночь, в которую я возвращался, оставив Старуху разглядывать Прошлое, с чувством, что боги добры ко мне. Они, как бабочки, украшали мир, и так же, как бабочек, их не стоило пришпиливать ярлыками.
А дальше все было просто. Я шагнул еще раз и оказался посреди своей комнаты. С экрана бодро махал клеймором Коннор Мак-Лауд. Я улыбнулся ему как родному, и в ту же минуту требовательно заверещал телефон. С екнувшим сердцем я протянул руку. Может, это мирится Ирка?
