Я проверил: порнографические открытки на месте. Даже та, на которой изображена (я мог бы в этом поклясться) Ирэн Адлер, облачённая лишь в полумаску. Восхитительно! Как он ухитрился ко мне подобраться — я же ровным счётом ничего не почувствовал!
— Вот нахал. Ха, забавно, вы же знаете, Раффлс… он…
— Один из этих. Да. У нас в Греции такие есть.
— Разумеется. Вы же их и изобрели.
— Но вот его друг, зайка… Он… не слишком. Ему понравилась француженка. Ирма Вап.
Да, любитель крикета точно придёт в ярость. Устроит дома Мендерсу старую добрую порку. Эта парочка так развлекается со школы, с тех самых пор, как нюня-новичок прислуживался перед старостой старшеклассников. В Итоне меня тоже пытались сделать «рабом» старосты, якобы в целях «воспитания характера». Прекрасно получилось, только несколько в ином смысле. Я пырнул Тимкинса ножом для бумаги, и после этого он исправно чистил мои ботинки и готовил мне завтрак. Вот так по-разному можно понимать дух товарищества.
Вряд ли Ирме придётся по вкусу Мендерс, но я решил её не спрашивать. Сама как-нибудь разберётся со своей личной жизнью.
Пока мы с Софией сплетничали, Мориарти предавался размышлениям.
Наконец Бац отвёз нас домой. По дороге мы заехали в детскую больницу на Грейт-Ормонд-стрит. Профессор справился у старшей сестры милосердия о трёх пациентах. Несчастных ужалили осы на пикнике возле Хрустального дворца в Гайд-парке (на такие пикники страсть как любят вытаскивать немытое уличное отродье благотворительные общества, якобы физические упражнения и свежий воздух полезны для здоровья). Привычно изобразив сочувствие, женщина сообщила, что один сирота скончался, второй ослеп, а третий бьётся в припадке. Довольный Мориарти записал результаты эксперимента в блокнотик.
В комнате сидела хрупкая девчушка, которую недавно излечили от обморочных приступов. Ей хватило одного взгляда на облачённого в чёрное профессора, который, сложив руки, словно богомол, по-змеиному покачивал головой, — она тут же хлопнулась в обморок. Некоторые детишки (а ещё собаки и иногда лошади) инстинктивно чувствуют зло. Мориарти следовало бы опасаться не безвестных героев, а самых обыкновенных малолеток.
VII
На Кондуит-стрит что-то затевалось. Мои охотничьи инстинкты затрубили тревогу, а усы встали дыбом. Миссис Хэлифакс почему-то несказанно обрадовалась нашему приезду. Шлюшки перешёптывались. На моём столе лежала посылка из Германии — длинный, обёрнутый бумагой ящик. Ничего такого я не заказывал.
— Моран, полагаю, обычай требует приложить к подарку поздравительную открытку, — сообщил неожиданно оказавшийся у меня за спиной Мориарти. — Но это противоречит моим принципам: я никогда не оставляю улик. К тому же, хоть кое-кто с этим и поспорит, уверен: вы не одобряете подобные сантименты…
О чём это он болтает? Один из нас точно спятил, но я не скажу вслух, кто именно. Сначала приглашает на встречу самых отпетых негодяев в мире. Потом экспериментирует с осами. Что дальше?..
Мориарти отодвинулся и кивнул Софии. Девушка погасила газовые светильники. На улице уже стемнело, и комната мигом превратилась в сумеречные джунгли. Я вскинулся в ожидании нападения. Может, профессор специально её нанял? Чтобы она прикончила меня и заняла моё место? Меня собираются изгнать из клана? Как старого слона с поломанными бивнями, который уже не способен трубить? Без боя не дамся. Я потянулся за заткнутым за пояс пистолетом, но его кто-то стащил. Мерзкий Раффлс?! Получается — только зубы и когти! Что ж, если мне уготован такой конец, я буду сопротивляться до последнего, они ещё меня попомнят.
И тут в приёмную вошла гордая миссис Хэлифакс с тортом в руках. Это было огромное сооружение, пропитанное бренди, покрытое толстым слоем лимонного крема и утыканное многочисленными свечками. Трепещущее пламя осветило стены и лица семенящих следом за мадам девиц (тех, что не были в тот момент occupee с клиентами). С ними вместе в комнату вошли толстяк Пербрайт, душитель Паркер, Фэнни Замарашка и другие преданные сотрудники фирмы. Замыкал шествие Бац. Китаец катил тележку, уставленную ведёрками со льдом и шампанским, и нёс поднос с бокалами из уотерфордского хрусталя.
Развесёлая компания нестройно затянула «С днём рождения». Они пели мне.
Я меньше удивился, когда епископ Бата и Уэллса на моих глазах воспользовался миссисипским карточным трюком с подкруткой запястья.
— С днём рождения, полковник Душегуб, — поздравила миссис Хэлифакс. — Долгих лет жизни.
Я меньше удивился, когда король прокажённых пиратов оказался моим итонским мальчиком для битья, Поросёнком Соурбрайтом, тупейшим из студентов.
Мадам передала торт Тесси Слонихе (вот уж кому я бы его не доверил) и нетвёрдым шагом направилась ко мне. От Харриет Хэлифакс разило джином, от её поцелуя на моих щеках осталась пудра, а на усах — помада. Знаменитый восьмидюймовый язык всё ещё был при ней, когда-то в юности она с его помощью сделала себе имя в Стипни.
Я меньше удивился, когда бирманская дама с питоном оказалась мужчиной.
Десять лет в фирме (боже, целых десять лет!), и за всё это время профессор ни разу не подал виду, что у меня вообще есть день рождения (хотя точная дата, разумеется, указана в журнале «Кто есть кто»). Я и сам, признаться, не особенно жаловал этот праздник с тех самых пор, как Рози выманила у меня присланные из дому деньги. На свой тридцатипятилетний юбилей прикончил белую тигрицу. Тогда от меня сбежали носильщики. Капитан Джеллинек подвернул ногу и превосходно сошёл за привязанного к дереву козлёнка. Я лично освежевал зверя — решил, что зимнее меховое одеяло послужит мне превосходным подарком. Но шкуру украли грязные туземцы, а Джеллинек так и не расплатился со мной перед смертью за карточные долги. Я до сих пор вижу взгляд той тигрицы: вот она поднимает голову и смотрит на меня, в зубах у неё капитаново сердце… Да, незабываемый момент. Каждый день непременно вспоминаю те потрясающие звериные глаза, капающую из пасти кровь, оскал; она словно говорила: «Убей меня, если должен, но тебе никогда не постичь мою сущность»{50}. Если бы мне, упаси бог, пришлось вернуться в школу, написал бы о ней в сочинении «Мой самый памятный день рождения». Августа и Кристабель, благослови Господь этих старых дев, каждый год посылают мне из Англии в подарок вязаные носки и шарфы. Я так и не сподобился сообщить им свой лондонский адрес. Собирался черкнуть пару строк в пансион, но не выкроил время… за целых десять лет. Оно выдалось весьма насыщенным, это десятилетие, а теперь, полагаю, поздно извещать сестриц о моём возвращении на родину. Думаю, их радость быстро бы иссякла, если бы я вообще её удостоился.
Так что даже я сам позабыл о своём дне рождения.
— Задувайте, задувайте! — хором закричали шлюшки, им вторил Пербрайт.
Если вздумает лезть ко мне с поцелуями, вдарю ему по полицейскому шлему.
Я задул почти все свечи. Осталось гореть только три. Миссис Хэлифакс притворилась, что я справился с ними и честно заработал положенное желание. Жена раджи из Ранчипура поцеловала меня в щёку.
