— Прекратите искать оправдания, — проворчала мадам Боннефуа.
— Во всяком случае, — продолжал Жако, — слишком поздно обследовать первое тело, оно переправлено домой, в Стокгольм, и кремировано. Однако второе по-прежнему находится в морге в Эксе. Поэтому Лескюр отдал приказ обследовать его на предмет пронопразона...
— И проверка дает положительный результат.
— Отрицательный. Нет пронопразона. Ни следа. Но патологоанатом нашел кое-что другое, кое-что даже более эффективное. Другое лекарство — не просите меня дать название, — но его источники крайне ограниченны. Возможно, лишь дюжина больниц по всей стране. А в Эксе как раз имеются две частные клиники, примерно на сорок мест. Другое ближайшее место находится в Лионе. Итак, Лескюр проверил их аптечные запасы, обнаружил небольшую недостачу в одной из них и начал изучать персонал...
— Мы не додумались сделать то же самое здесь, в Марселе? — В голосе мадам Боннефуа послышались ядовитые нотки.
— Мы подумали об этом, конечно, и выделили людей. Я говорил вам, помните? Но Марсель намного больше Экса, мадам. Несравнимо больше. Это означает больше койко-мест, больше персонала и меньше пользы от бумажной работы. Только подумайте... Государственные и частные, специальные и общего профиля — больницы, геронтологические центры, приюты, дома для умалишенных... и так далее. Все с доступом к пронопразону. Возможно, в конце концов мы бы там что-нибудь откопали, но...
— Да, да, да... я помню. Ресурсы. Так что обнаружил наш предприимчивый Лескюр?
Жако улыбнулся. По тому, как это произнесла мадам Боннефуа, он мог точно сказать, что она особое удовольствие получила от слова «предприимчивый».
— Ничего, — ответил он. — Абсолютно все сотрудники в клинике, от докторов до уборщиков, живут в Эксе самое меньшее в течение трех лет. Насколько можно судить по их анкетам, все местные. Тогда, используя последний шанс, Лескюр изучил записи об отпусках, списки на праздники и заметил, что за последние восемь лет одна сотрудница, Жулианн Перо, уезжает и приезжает довольно регулярно. Месяц отсутствия. Четыре месяца. По-разному. Но Жулианн всегда возвращается в Экс. По информации из клиники, она нанималась на временную работу, ее приглашали, когда было особенно много пациентов, на период праздничных отпусков или когда кто-нибудь из сотрудников болел. Несомненно, первоклассная ортопедическая сестра. Они пытались заполучить ее на постоянную работу, но она сказала, что не может. Что-то связанное с необходимостью ухаживать за престарелым родственником.
— Вы сказали «довольно интересное».
Жако потянулся и загасил сигарету.
— Даты ее многочисленных отъездов. Хотя в клинике не имели понятия, куда она ездит, Лескюр обнаружил, что ее поездки — якобы ухаживать за престарелым родственником, — как оказалось, совпадают с известной активностью Водяного. Было и еще кое-что. Находясь в Эксе, Лескюр случайно узнал о местной девушке, которая подала заявление о том, что за ней следят. Не было описания преследователя, но когда он услышал, что та работает на паромной пристани, установил наблюдение за нашей милой медсестрой. И конечно, она проводила много времени у озера, прогуливаясь по берегу, катаясь на пароме.
— Так что нам известно об этой Жулианн Перо? Кто она?
— Ну, она не из Экса. И не из Марселя. Тут мы были правы. По ее анкете в клинике, она из — вам это понравится — Вийяр-ле-Домб.
— Из Домба? Озерной области?
— То же самое. Как раз по дороге из Экса.
— Что еще?
— Сорок три года. Незамужняя. Единственный ребенок в семье. Родители умерли. Ее взяли на воспитание, когда ей было тринадцать лет. Окончила школу в Вийяре и курсы медсестер в Лионе, продолжила специализироваться по специальности «ортопедия». Коллеги по работе говорят, что она была отзывчива и добросовестна, но довольно замкнута. После ареста полиция обыскала ее жилье — маленькую однокомнатную квартиру недалеко от клиники, — но не нашла ничего интересного. Если не считать кипы туристических брошюр, карт и путеводителей по...
— Можете не говорить, — перебила мадам Боннефуа. — По Марселю, Ла-Рошели...
— ...Шербуру, Дьепу, Аннеси. В Марселе Лескюр выискал, что она работала в «Ла Консепсьон». Четыре месяца. — Жако подумал, что будет разумно не добавлять, что это та самая больница, куда поместили его напарника Рулли. Жако не исключал, что мог проходить мимо Водяного в коридоре, ехать с ней в одном лифте или что она могла взбивать подушки на кровати Рулли.
На другом конце провода возникла длительная пауза. А потом:
— Что еще? Вы о чем-то умалчиваете, Даниель. Я знаю.
Жако улыбнулся. Поменял положение ног. Ему был приятен этот разговор.
— Ее родители.
— И что?
— Они оба утонули.
— Утонули? Вы шутите?
— Абсолютно нет, мадам.
— Итак? Рассказывайте.
— После ареста Перо Лескюр отправил пару своих ребят в Вийяр, чтобы там порыться. Как следует из полицейских архивов, ее отец умер первым. Примерно сорок лет назад. Семья владела небольшой фермой, несколько гектаров за Болинье. Летом кукуруза, рыба, несколько уток. Он чистил канал между двумя прудами, когда прорвало плотину. Потоком воды его швырнуло на другую плотину, и все было кончено. Смерть в результате несчастного случая.
— А мать?
— Мать Перо умерла десять лет спустя. Причина смерти — сердечный приступ, когда она находилась в ванне.
— Невероятно.
— Но это еще не все, — продолжал Жако, оставив самое интересное на десерт. — Сначала ее изнасиловали.
После секундного замешательства мадам Боннефуа снова заговорила.
— Они нашли, кто это сделал?
— Они потерпели неудачу. Никаких подозреваемых. Никаких арестов.
— А что же дочь? Ей сколько было — пятнадцать, четырнадцать лет? Она что, ничего не видела, не слышала?
— Как записано в протоколах, спала. Ничего не видела и не слышала. И еще кое-что. Парни Лескюра в Вийяре напали на след журналиста, который писал об этом деле для местной газеты. Старик уже на покое, по имени Давид. По его словам, это была не самая счастливая семья. Отец пьяница, мать любительница покричать и подраться. Люди, с которыми он беседовал после ее смерти, похоже, считали, что «так ей и надо». Ее не любили. Ходили слухи, что она, возможно, в ответе за смерть мужа. Известно, что у него был проломлен череп, но это списали на мощь потока воды, который ударил его о створ плотины. Как бы там ни было, но никто не сказал о ней доброго слова, но все жалели дочь.
— С ней жестоко обращались?
— Кто может сказать, мадам? Это было давным-давно.
— Так где же она теперь, дочь?
— В полицейской тюрьме в Гренобле. Но ненадолго. Лескюр говорит, ему придется освободить ее для клинического обследования. Если она не заговорит, не станет сотрудничать со следствием, у него не будет выбора.
