творят.
Сглотнув ком в горле, Кэт произнесла:
– Я рада, что теперь портрет будет у меня, сэр. Благодарю. Отец заказал его в честь свадьбы. Как видите, он написан на доске. На самом деле портрет парный.
Кэт провела пальцами по раме и нащупала две застежки, одну справа, другую слева. Обе легко поддались. Рама разделилась на две части, переднюю и заднюю. Кэт достала изнутри деревянную панель и повернула ее обратной стороной вперед.
А вот и второй портрет, на нем изображен ее отец, Томас Ловетт, в молодости – нарядно одетый в честь свадьбы, он торжественно серьезен. Сразу видно, что перед тобой процветающий каменщик из лондонского Сити.
Однако внутри скрывалось что-то еще: на пол выпал сложенный лист бумаги. Марвуд наклонился и поднял его, но, к удивлению Кэт, молодой человек тут же отвернулся и направился к окну.
– Сэр, что вы делаете? – спросила она.
Марвуд уже развернул бумагу и ознакомился с текстом. Теперь он смотрел не столько на Кэт, сколько сквозь нее. Судя по его застывшему лицу, он был ошарашен.
– Мне нужно обратно в Уайтхолл.
Глава 52
Когда меня наконец пригласили к королю, была почти полночь. В этот раз он принимал меня в той же гостиной, в которой накануне вечером играл в карты. Остальные играли за тем же столом, перед ними лежали горы золотых монет. Лица у игроков были раскрасневшиеся и сердитые. Возможно, игра так и не прекращалась.
– В чем дело, Марвуд? – Голос у короля был очень усталый.
Монарх указал на свое ухо, я послушно наклонился и прошептал:
– Сэр, вы должны увидеть то, что я нашел.
Его величество поглядел на меня, и, похоже, выражение моего лица убедило его в том, что дело и впрямь срочное. Король встал.
– Следуйте за мной, – приказал он.
Через личные королевские покои его величество повел меня к реке. Эта часть дворца больше напоминала стройку: король перестраивал свои личные покои. Слуга поставил рядом с нами фонарь и удалился. На берегу реки было ветрено. Меня пробрала дрожь. В первый раз я почувствовал в воздухе приближение зимы.
Я достал бумагу, хранившуюся между двумя частями поврежденного двойного портрета.
– Вот, сэр. Полагаю, именно это послание хранилось в серебряной шкатулке, украденной у лорда Кларендона. Олдерли спрятал его у себя дома, в раме картины.
Король взял у меня листок. Положив бумагу на парапет, он прочел письмо при свете фонаря. Позади нас из дворца доносилась музыка, однако здесь нас окружали лишь звуки реки и ночной природы. Перевернув бумагу, король прочел распоряжение, написанное на обратной стороне.
– Кто-нибудь, кроме вас, читал письмо?
– Нет, сэр. Разумеется, за исключением Олдерли.
– Вы в этом уверены?
– Да. С тех пор как Олдерли украл письмо, больше его никто не видел.
А впрочем, и до этого письмо, вероятно, не попадало в руки никому, даже королю, – во всяком случае, до того как лорд Кларендон с осмотрительностью юриста конфисковал у леди Квинси и послание, и серебряную шкатулку еще в Брюгге.
– До недавнего времени я был уверен, что письмо уничтожено. – Король сунул руку в карман жилета и достал серебряный ключ от той самой шкатулки, затем поднес его к фонарю, освещая замысловатую филигранную монограмму.
– Вы догадались, что означают переплетающиеся инициалы?
– Эта буква похожа на «Я», сэр. А вот здесь, кажется, «О».
Король со вздохом убрал ключ обратно в карман.
– В проницательности вам не откажешь. Вы ведь понимаете, в чем смысл монограммы?
«Яков и Оливия». Сколько я знал леди Квинси, всегда думал, что она когда-то была любовницей короля. Но я ошибался. На самом деле ее любовником был герцог Йоркский. А ее нынешняя связь с королем возникла исключительно на основе общих интересов: сначала леди Квинси помогла его величеству скрыть опрометчивый поступок брата, а впоследствии старалась быть полезной королю и в других отношениях.
– Вы понимаете? – повторил король.
– Думаю, что да, сэр.
Мой голос слегка дрогнул, и отнюдь не от холода. Король знал, что у его брата и Оливии Воден, ныне называющей себя леди Квинси, в Брюгге случился роман и Фрэнсис – их дочь. К тому же его величеству известно, что Кларендоны отдали этого незаконнорожденного ребенка на воспитание Уорли и за это назначили им щедрое содержание. Но король не подозревал о том, что письмо до сих пор существует, пока лорд Кларендон не обнаружил его пропажу, и тогда ему пришлось во всем признаться королю.
Что, если именно это обстоятельство настроило его величество против Кларендона? Неужели оно стало последней каплей, из-за которой тот в конце концов лишился поддержки короля?
Письмо написано собственной рукой герцога Йоркского в Брюгге, в 1657 году. Оно адресовано госпоже Оливии Воден. Однако в самом послании герцог ясно дал понять, что он обращается к женщине, с которой связан брачными узами и в глазах Господа, и в глазах закона. Герцог писал о венчании, состоявшемся накануне, и о брачной ночи, которую они провели в объятиях друг друга. Он называл по имени священника, освятившего их брак по всем канонам англиканской церкви.
Из послания следовало, что герцог Йоркский – двоеженец, ведь позже он женился на дочери лорда Кларендона, а значит, его дети незаконнорожденные. Хороший юрист – к примеру, господин Тёрнер – на основании такого письма способен добиться, чтобы маленькую госпожу Фрэнсис признали законной дочерью герцога Йоркского. В таком случае она становится следующей претенденткой на престол после своего отца. И, скрывая этот документ, лорд Кларендон совершил тяжкое преступление.
Так вот почему король велел привезти Фрэнсис в Лондон – так удобнее следить за девочкой. Золотуха, которой страдает ребенок, лишь удобный предлог. Но его величество не ожидал, что леди Квинси перейдет на сторону Бекингема.
– Поднимите створки фонаря, – приказал король.
Я подчинился. Огонек затрепетал и почти погас. Я повернул фонарь, чтобы защитить его от ветра. Король свернул письмо в трубочку и медленно, осторожно скормил его ненасытному пламени. Когда бумага догорала, его величество обжег пальцы. Выругавшись, он опустил створку фонаря.
Я ждал – подданному не пристало первому заговаривать с монаршей особой. «Слава богу, – думал я. – Наконец-то все кончено». Кларендон превратился в политическую обузу: этому способствовали и неприязнь, которую к нему испытывал народ, и его привычка поучать короля. А теперь Кларендон и вовсе утратил последний шанс вернуть благосклонность короля, и опасность парламентского разбирательства только возросла. Бекингем одержал верх. Чтобы эффективно управлять государством без Кларендона, король будет вынужден полагаться исключительно на герцога и его союзников в парламенте. Но, по крайней мере,
