я уткнулась лицом ему в грудь. Этот жест так не вязался с его обычным, грубым поведением, и комок в горле подсказал мне, почему так было, даже когда я боролась с жжением в глубине глаз. Я прильнула к нему на одну секунду, хватаясь за часть силы, которую он излучал, и забирая ее себе.
Я глубоко вздохнула и отступила назад, чтобы он мог позаботиться о моем отце, мой подбородок был высоко поднят, а решимость восстановлена. Дело было не в этом. Папа был бойцом. Он боролся еще до моего рождения и с тех пор не останавливался ни на минуту. Он и сейчас не сдастся.
Я попятилась, когда Магнар опустился на колени рядом с моим отцом и вытащил его руку из-под одеяла.
Мой желудок скрутило узлом, когда Магнар снял полоски черной ткани, которыми он перевязывал укусы ранее этим утром, и я поняла, что они все еще сочатся кровью, а не покрываются коркой, вообще не заживают.
Магнар снова начал промывать раны водой из бутылки, его плечи были напряжены, когда он сосредоточился на своей работе. Я боролась с желанием расхаживать по помещению, пока он работал, просто стояла там и считала каждый вздох моего отца, отмечая каждое выражение его лица и умоляя его вернуться ко мне.
Магнар переходил от раны к ране, промывая и перевязывая их все, закончив на рваном ранении на шее отца, и от вида разорванной плоти и яркой крови у меня скрутило живот.
Наконец он закончил, плотно обмотав рваную рану белыми бинтами, и приподнял его, чтобы закрепить их на груди, создавая давление на прокладку, которую он использовал, чтобы остановить кровопотерю. Я прикусила губу, разглядывая бинты на его руках и ногах: кровь просачивалась сквозь них, медленно окрашивая их в красный цвет, несмотря на все, что сделал Магнар.
— Почему у него все еще идет кровь? — В отчаянии спросила я. — Я думала, весь яд вышел?
— Он не прирожденный истребитель. Твоя родословная, очевидно, от твоей матери, — тихо ответил Магнар. — Человек может выдержать не так много мерзких выделений вампиров, прежде чем организм будет поражен. Яд попал в его кровоток. Он течет в его крови, останавливая ее свертывание. С кровью истребителей этого не происходит. Она не сливается с ядом, а вместо этого пытается вытеснить его из наших тел, удерживая у поверхности, чтобы мы могли его смыть. Человек может пережить один или два укуса, его организм в конечном итоге выведет яд, но это… — Он не закончил фразу, но смысл ее был ясен.
Он не исцелялся, его тело не могло исцелить то, что протекало через него
достаточно быстро.
Боль пронзила мою грудь, и я внезапно не смогла дышать. Я опустилась на один из тюков сена и начала качать головой. Этого не могло быть. Я отказывалась верить, что это происходит наяву. После всего, что мы сделали, через что прошли, как это могло закончиться так несправедливо? Как могла свобода быть так близка только для того, чтобы ее вот так отняли?
Тюк зашевелился рядом со мной, и Магнар притянул меня в свои объятия. Я сопротивлялась мгновение, затем сдалась в его объятиях с судорожным всхлипом, когда слезы наконец-то выступили. Я прижалась к Магнару, запах дуба и кожи окутал меня. Он обхватил меня своими сильными руками и обнял так крепко, что казалось, он был единственным, кто не давал мне окончательно разбиться вдребезги, рассыпаться на миллион кусочков, чтобы никогда больше не восстановиться. Я плакала у него на груди обо всей несправедливости, от которой пострадала моя семья, о жизни, которая у нас должна была быть, и обо всем, что у нас украли.
Мы были так близки к свободе. Мой отец наконец-то вышел из-под контроля вампиров, но это не имело значения.
Все было напрасно.
Я
шла сквозь темный туман, рука моей сестры крепко держала мою, таща меня за собой сквозь мрак. Я побежала быстрее, стараясь не отставать, выкрикивая ее имя и слыша, как оно эхом доносится до меня со всех сторон.
Она сильно дернула меня за руку, и я, спотыкаясь, двинулась вперед, потеряв хватку, и внезапно оказалась на краю похожей на пещеру ямы, такой глубокой, что ничего не могла разглядеть на дне. Мои руки взметнулись, крик ужаса застрял у меня в горле, затем кто-то схватил меня за плечо, оттаскивая от края.
Я оглянулась и обнаружила, что стою лицом к лицу с Эриком, на его губах играла жестокая и зловещая усмешка. Он подошел ближе, обхватив меня рукой за талию и заставив снова выглянуть за край.
Я хотела потребовать, чтобы он отпустил меня, но с моих губ не слетело ни слова.
— Страх заключается в падении, — прорычал он. — Он заканчивается только тогда, когда ты ударяешься о землю.
Он толкнул меня, и крик сорвался с моих губ, когда я перевалилась через край, по спирали падая в глубины тьмы. Я потеряла все из виду, проваливаясь все глубже и глубже в небытие, и только один звук нашел меня среди всего этого. Келли плакала, разбиваясь вдребезги где-то без меня, но прежде, чем я успела хотя бы попытаться найти ее, земля устремилась мне навстречу.
Я резко села в постели, вцепившись пальцами в простыни и тяжело дыша, с трудом вдыхая и выдыхая воздух из легких.
— Келли, — выдохнула я, чувствуя ее так близко, но в то же время так невероятно далеко.
Во сне, я чувствовала ее гораздо ближе, а просыпаясь мне всегда казалось, что ее пальцы скользят по моим. Но на этот раз все было хуже. Я слышала ее, я чувствовала ее боль из-за чего-то, чего я не могла понять.
Переводя дыхание, я попыталась напомнить себе, что это всего лишь сон, каким бы ярким он ни был. Это было нереально. Единственное, что было точным и правдивым, — это горькая реальность, смотревшая на меня в ответ. Однако из-за этого сна на меня навалилась тяжесть, как будто к моему сердцу был привязан груз. Я не знала почему, но Кошмар, казалось, тоже это чувствовал, излучая странную, нездоровую атмосферу.
Я просунула руку под подушку, провела большим пальцем по теплой рукояти, и он расслабился от моего прикосновения — если, конечно, клинок мог расслабляться.
Дверь открылась, и я отдернула руку от лезвия, вызвав острую боль в раненом плече.
Я подавила стон, но Эрик отчетливо услышал его, направляясь ко мне, одетый по случаю дня в свой королевский
