когда в отсеке не было никого из офицеров, Витя подошёл к Самокатову и, пристально глядя в глаза, тихим спокойным голосом сказал приблизительно следующее:
— Федя, отъ@бись от меня… Скажи своим шестёркам, чтобы оставили меня в покое. Если ты этого не сделаешь — я сегодня ночью у@бу тебя розмахом… Если останешься жив, ты меня, конечно, отпи@дишь, но в следующую ночь я опять у@бу тебя розмахом. Во второй раз, Федя, я не промахнусь… Скорей всего, я тебя убью. Я не хочу, но у меня нет другого выхода… Федя, оставь меня в покое.
Когда Витя это говорил, вид его был настолько интеллигентен, так кротко и честно смотрели его карие глаза, что Самокатов опять ему безоговорочно поверил.
— На, лучше убей меня сразу… — Витя вынул из держателя розмах — изогнутую увесистую железяку — и, протянув её Самокатову, бесстрашно уставился в глаза:
— На, Федя, бей!
Прошла долгая безмолвная минута. Первым моргнул и отвел взгляд Самокатов. Ему опять приходилось решать сложную аналитическую задачу: как выйти из патового положения с минимальными имиджевыми потерями… Ё@нуть Юшкина железякой по голове было бы, конечно, круто и вполне по пацански, но что-то его смущало. Как-то это было примитивно, да и последствия обещали быть весьма малоприятными.
Чтобы соблюсти хорошую мину при плохой игре, требовалось нестандартное решение. И оно опять было найдено. Голова у Феди иногда тоже работала!
Самокатов медленно встал, взял у Вити розмах, покачал его на ладони, словно прикидывая вес, прищурился, как бы прицеливаясь, и резко замахнулся. Все в ужасе отпрянули и зажмурились в ожидании чвакающего звука разлетающихся по отсеку мозгов.
Под занесённым над ним страшным орудием Витя не шелохнулся и продолжал кротко глядеть Самокатову прямо в глаза!
Как вы можете предположить, удара не последовало. Решительно отшвырнув розмах на ближайшую койку, Камаз оскалился, улыбнулся, обнял Юшкина, покровительственно похлопал по спине, театрально от себя отстранил и, глядя на него как бы новыми глазами, восхищённо проговорил:
— Ну, Юшкин! Молодец! Мужик! Ценю!
После чего, согнав с места кого-то из шестёрок, посадил Витю за стол завтракать рядом с собой. Бачковой, матрос Корявко, подобострастно заглядывая Юшкину в глаза, тут же налил ему чай. Когда после завтрака Витя подошёл к своей койке, она уже была освобождена от Гнатюка и всякой дряни.
С восстановлением статус-кво к Юшкину тут же потянулись руки товарищей, несколько минут тому назад шарахавшихся от него, как от чумного. Они трясли, жали ему руку, хлопали по плечам и были очень рады, что всё так хорошо разрешилось. Витя ни на кого не держал зла, даже Корявко и Гнатюку ничего не сделал. Те, в свою очередь, через пару дней стали набиваться к нему в друзья и принялись доставать мелкими услугами.
Но это ещё не всё. Закорешившись со всемогущим Камазом, Витя никак тем не воспользовался. Он не стал «годковать», важничать и наглеть, внешне жизнь его ничем не изменилась. Так же он продолжал работать за себя и за того парня, делать приборки, драить палубу, чистить трюмы и гальюны. Единственное, что он сделал (но это также не для себя) — выторговал у Камаза прощение для бедолаги Гробмана. Вот оно, великодушие русского человека — сам только избавился от беды и тут же протягивает руку помощи тому, кому ещё плохо!
Честно говоря, лучше бы Витя этого не делал. Восстановленный во всех правах Гробман быстро вошёл в роль и после ухода на дембель Самокатова стал безжалостным держимордой, главным притеснителем молодого пополнения на корабле. Гнатюк и Корявко тут же кинулись шестерить ему и вскоре тоже стали «авторитетными годками».
В качестве морали хочу сказать следующее: человеческая природа за тысячелетия мало изменилась. По-прежнему во многих внешне вполне добропорядочных людях сидит подлый зверёк, готовый, почуяв слабину, тут же выскочить и начать терзать слабого, беззащитного. Порой без цели… только потому, что нравится. И тут важно вовремя дать по рукам!
Пусть ты не боец, пусть — ботаник в очках… Но отпор можно дать, не вступая в спарринг с двухметровым качком. Вовремя сказанное твёрдое «нет» решает 99 процентов проблем. Кроме того, как бы ни распоясывались отморозки типа Самокатова и Гробмана но они позволяют себе чморить в основном тех, которые того заслуживают — тех, кто ничего не умеет делать (даже постирать свои вонючие носки), ленивых и ноющих, не привыкших переносить трудности, кто не в состоянии постоять за себя. Известно ведь, что люди достойны того отношения, которое сами к себе позволяют.
А теперь вопрос, что называется, риторический: военный, не способный защитить свои честь и достоинство, способен защитить Родину?
Глава 56
Сборы и проводы
Последняя неделя перед возвращением домой оказалась невероятно насыщенной. Уже пришла из Союза наша смена — пришвартовалась вторым корпусом свежая лодка, и мы принялись вводить в курс дела наших бледнолицых братьев. Большая их часть в тропиках, да и вообще за границей, ещё не бывала, поэтому приходилось объяснять порой совсем элементарные вещи: как не обгореть до волдырей в первый же день, как не переусердствовать с кондиционером и не слечь с ангиной, как избегать мест, где ещё можно нарваться на американскую мину или наступить на мирно спящего скорпиона, а то и вообще — получить за шиворот сколопендру.
— Варана бойся больше всего! Увалень вроде и хвостом виляет, но это совсем не друг! — поучал штурман своего вновь прибывшего коллегу. — У него во рту тридцать тысяч бактерий! Подойдёт потихоньку, укусит: немножко так… прижмёт… и отпустит. И всё! Теперь ты его! Будет за тобой ходить день, два… неделю… пока от заражения не помрёшь. Милая животинка… А как увидит, что упал — он тут как тут, тебя и скушает. Всё мило и интеллигентно, не то что какой-то там беспредельщик-крокодил!
Но это всё были мелочи, важные вопросы — где водка не палёная и повкусней, где у хунтотов можно что прикупить подешевле или подороже продать — мы оставляли на потом.
Сразу же был организован переезд вновь прибывших в казарму с передачей им наших кают, кубриков, кроватей, тумбочек, кондиционеров и прочего движимого и недвижимого имущества. Распростившись с привычным комфортом, мы перебрались на подводную лодку, где в тесноте, но, как водится, не в обиде, и провели последнюю неделю перед отходом.
Спешно было организовано пополнение всевозможных запасов. Хоть переход из Вьетнама во Владивосток и невесть какая кругосветка, но, помня о недавней голодовке, когда из сухарей и воблы коку приходилось готовить и первое, и второе, и третье, мы получили
