– Но вы же не подозреваете Мишеньку, правда?
– Они прорвались к западным воротам, госпожа! – крикнул Некрас.
На князя Олега было страшно смотреть. В окровавленной броне, без шлема (сбил чей-то верный удар копья), с рассеченным виском, он буквально ввалился в двери храма, где возле алтаря стояла Елань в окружении последних оставшихся в живых. Воевода с остатками дружины еще удерживал восточную стену, оттуда доносились крики и лязг оружия. Русичи дрались, встав спиной к спине, сцепившись в яростный клубок, не считая ран и ударов, не оглядываясь на погибающих рядом друзей: некогда скорбеть. Да и недолго им быть в разлуке, живым и павшим…
– Ты видел того, кто показал татарам дорогу? – спросила княгиня Елань.
Она была почти спокойна. Рядом, по правую руку, стояла нянюшка Влада и притихший испуганный княжич Мишенька.
– Да, госпожа, – ответил Некрас и подумал: «Сейчас меня убьют. Ну да все равно».
Он тоже, вместе со всеми, дрался на стенах. Видел, как лезли вверх по осадным лестницам обезумевшие татары, как быстро таяли ряды защитников города – мужчины падали от ран, и к бойницам вставали женщины, с трудом поднимая тяжелые мечи, выпавшие из холодеющих рук. Он видел диковинные машины, которые осаждающие подвезли к воротам, и огромное бревно-таран, которое раскачивали пленные русичи.
Особенно среди них выделялся один: высокий и сильный, с буйными темно-русыми волосами, голый по пояс и босой, в одних холщовых штанах. Обе его руки были намертво прикованы цепью к бревну, а позади стоял темнолицый нукер в волчьей шапке, полушубке и черной кожаной броне с заклепками. Сколько же, интересно, понадобилось сил, чтобы пленить этого русского воина? Скольких врагов он положил, прежде чем на него, израненного, наконец навалились и связали руки за спиной? Наверное, немало…
Он и сейчас не был покорен. Нукер проорал что-то гортанное, указывая на трещавшие ворота, потом – на обитый медью таран. Увидев, что пленный медлит, со свистом взмахнул плетью. На обнаженной спине русича появился кровавый рубец. Тот даже не вздрогнул – просто медленно повернул голову и взглянул так, что татарин невольно попятился. Но тут же, яростно взвизгнув, снова бросился вперед, полосуя пленника хлыстом… И, на свою беду, подошел слишком близко. Руками русич воспользоваться не мог, но его пятка с силой врезалась татарину в грудь, сминая доспех, ломая и круша ребра. На славянском лице – Некрас мог бы поклясться – сверкнула торжествующая улыбка. В руках другого нукера свистнула кривая сабля…
Пленник принял удар почти с благодарностью. Он умер как воин, в бою, не продав и не посрамив чести. Останутся после этого боя те, кто был рядом – свои ли, враги, – его не забудут. О нем сложат песни… Некрас натянул тугой лук, и татарин, убивший пленного, без звука рухнул на труп босого русича.
Потом ворота все же не выдержали. Татары хлынули внутрь, как поток мутной воды сквозь рухнувшую плотину, – не остановить… Защитники города уже и не помышляли об этом. Старались лишь подороже продать свои жизни, утянуть с собой врагов, сколько рука возьмет. Бились везде: возле каждого дома, меча стрелы с плоских крыш, на узких, перегороженных бревнами улицах, у ворот полыхающих усадеб…
Услышав имя предателя, князь Олег потемнел и без того черным лицом.
– Нет, – прошептал он, чувствуя, что теряет сознание.
Елань смотрела на него сухими невидящими глазами, в зрачках которых полыхало пламя.
– Ты предал меня, – сказала она. – Ты предал нас всех…
Белозерский князь беспомощно огляделся. Он, с таким трудом пробившийся к обреченному городу сквозь вражеские заслоны, израненный, потерявший в битве почти всю дружину, стоял сейчас перед стеной, которая была пострашнее всех прежних, которую он не в силах был преодолеть.
– Да, – хрипло проговорил он. – Мне хотелось попасть в мир Древних. Мне хотелось могущества и власти, но только до тех пор, пока я не увидел тебя впервые.
(Она лежала в санях, укрытая шубой, ее прекрасное лицо было бледно, и пышные светлые волосы выбились из-под княжеской кики и растрепались… Он никогда раньше не встречал женщины прекраснее. И, пожалуй, никогда не верил в ту любовь, что способна свести с ума – единожды и на всю жизнь. То есть, конечно, верил: его отец, Йаланд Вепрь, встретил когда-то на лесной тропинке дочь мерянского старосты и никогда больше даже не взглянул на другую… Однако такая любовь казалась недоступной простому смертному, только лишь героям, достойным легенд. Каким был его отец.)
Я докажу вам, – хрипло проговорил князь, тяжело опираясь на меч…
Двери собора внезапно отворились. Воевода Epeмей Глебович уже не мог стоять на ногах от многочисленных ран – его хватило только на то, чтобы дойти сюда и рухнуть на пороге, сказав:
– Татары… скоро будут здесь. Запирайте засов!
– Матушка! – взвизгнул Мишенька.
Воевода улыбнулся сквозь боль.
– Ну, ну. Ты же воин. Воин не должен бояться.
Засов накинуть едва успели. Снаружи кричали на непонятном чужом языке, сквозь высокие стрельчатые окна были видны багровые отсветы и доносился острый запах дыма. Город пожирал огонь.
С пологого холма на берегу замерзшего озера Бату-хан наблюдал за штурмом. Отблески пожара переливались на золотой сбруе его коня. Слева от него неподвижной горой высился темник Бурундай. Внизу, прямо на подтаявшем снегу, сидел пленник, показавший дорогу к Житневу.
– Я теряю людей, – яростно проговорил хан и обратился к русичу: – Ты, собака, уверял меня, что стоит мне подойти к стенам, твой коназ сам вынесет ключи от города!
Лицо предателя перекосилось от страха.
– Я… Я не говорил ничего подобного, светлейший! Плеть тонко свистнула в воздухе. Пленник коротко взвыл и опрокинулся на спину, закрывая руками голову. Вороной жеребец хана нервно перебирал ногами. Он так же, как и его хозяин, не желал ждать.
– Смотри, солнцеподобный, – торжествующе закричал Бурундай. – Мои воины подожгли город с двух сторон!
Батый скривил губы.
– Твои воины, как всегда, опаздывают. Это сами уруссы подожгли свою крепость, чтобы она не досталась мне… Что это за большой дом на холме?
– Этот дом называется «собор», светлейший. Там живут русские шаманы. И его все еще обороняют, – желчно заметил Субудай-багатур.
Хан повернулся к Бурундаю:
– К тому времени, как солнце войдет в зенит, на месте этого собора должно быть ровное место. Иначе ты и все твои люди отправятся под лед. Ты понял?
– Внимание и повиновение, – проговорил темник, низко склоняясь к гриве коня.
Гриша Соболек, бывший личный слуга и телохранитель князя Олега, испуганно отполз подальше, чтобы не попасть под копыта. Конь Бурундая ринулся с места в галоп, туда, где ханские нукеры били тараном в двери храма святых Бориса и Глеба. Бурундай как никто другой знал: светлейший не шутил. И солнце уже стояло почти над самой головой…
