данным разведки, салашисты готовили ночную вылазку с целью уничтожить громкоговорители и политработников. Наши готовили встречную засаду.
– Разведрота пойдет, гостей встретит и положит, – пояснял Земляков. – Ваша задача как раз в том, чтобы они не всех положили. Венгры туда полезут из батальона «Ваннай» – это так называемый ударный штурмовой университетский батальон, набран из особо оголтелых студентов-добровольцев. Так-то не особенные боевые спецы, но дерзкие и местность отлично знают. Взять бы одного, а лучше двух, побеседовать. Сам «Ваннай» нас не очень интересует, но активные студенты-фашистюги могут и по нашей теме кое-что знать. Понятно, в темноте интересного студента от неинтересного отличить трудновато, но вы все же сходите, попробуйте. Переводчики на месте имеются, первичный допрос провести можно будет. Потом сюда переправите. Главное, не зарываться, нас основные дела попозже ждут.
– Понятно, тованачштаба, – буркнул Иванов.
– Попрошу без двусмысленностей! Есть желание, так сам делами координации займись, – намекнул Земляков. – У меня и так бюрократии завал.
Шел к передовой сержант Лавренко со смешанными чувствами. С одной стороны, поотвык, с другой – надоело на тыловых работах ошиваться. Все ж не больной, не раненый, не специалист по диалектам и сложному распознаванию чертежей и сплавов. Но погибать сейчас уж совсем не хотелось: и дел у опергруппы прорва, и дома ждут.
Противоречивые мысли Тимофей отмел, начал раздумывать насчет Иванова. Все же оттуда он или наш, местный? Когда человек молчит, ничего не поймешь. Понятно, на фронте бывал: на мины и близкие снаряды реагирует, вовремя сесть-лечь под стену не брезгует. Но есть и странности. Вот курит довольно много (а тамошние командированные дымить избегают), но курит почему-то немецкие и венгерские дрянные сигаретки. Подозрительно. В смысле, не подозрительно, а сомнительно. Нет, «сомнительно» тоже не то слово. Тьфу, вот же ситуация…
В странной манере курева и неопределенном происхождении Иванова ничего плохого не было. Раз уж сводная опергруппа, так пусть и будет. Но вот то, что новичок трофейный автомат Нероды забрал – то как-то неприятно. Особо не придерешься: форму Иванову отдали из мешка лейтенанта Тесликова – вот уж по кому скучать не будем. Ну а автомат… Вот чего они к этому штурмовому фрицевскому оружию такую тягу имеют?
Иванов шел впереди, шагал резво, но без спешки. Шапка, фуфайка, сапоги – обычные солдатские. Разве что кобура… Впрочем, сейчас многие рядовые пистолеты таскают: полно трофеев.
– Тима, ты во мне дырку не прожги, – не оборачиваясь сказал Иванов. – Когда будут отзывать, автомат верну в целости и сохранности. Нерода, когда вернется, не обидится.
– Да уж, наверное, не вернется, – машинально брякнул Тимофей.
– В опергруппу, может, и не вернется, но даст о себе знать, это уж точно, – уверенно сказал Иванов.
– Ладно, обнадежили, – пробормотал Тимофей и спохватился: – Я, товарищ старший лейтенант, на автомат смотрю с иными соображениями. Он чем хорош-то, этот «немец»? К нему же и патроны с трудом найдешь.
– Мне патронов много не надо, я не пулеметчик. Лучше вообще без стрельбы. Прогулялись – вернулись – сели чай пить. Мы особисты, а не штурмовая группа. А автомат… Патрон помощнее, баланс, магазины вполне удобные, – исчерпывающе объяснил Иванов.
С разведротой встретились у штаба дивизии. Снова шел мокрый снег, бойцы дремали в полуподвале, впереди продолжалась бесконечная перестрелка, нечасто, но постоянно лопались разрывы мин. Разведчиков было всего двенадцать человек да сам ротный. Вопрос, отчего рота меньше взвода, задавать было неуместно: крепко истаяла и так негустая дивизия за эти штурмовые дни.
Двинулись. Дорогу разведчики знали, шли вдоль стен, уже стемнело, снег ложился с гарью уже затухших пожаров и свежим дымом. Иванов переговаривался с ротным разведчиков – общий язык нашли с ходу. Собственно, старший лейтенант уже не выглядел угрюмым молчуном, да и вообще изменился. Перебираясь через полуразрушенную баррикаду из брусчатки и разбухшей под дождем мебели, Тимофей сообразил: улыбается Иванов. Нет, точно улыбается. Малость псих? Впрочем, на войне все такие.
Переждали под прикрытием высокого дома. Валялся на тротуаре немец-фельдфебель: одна нога странно и картинно уперта в стену, шея свернута под углом, приоткрытые глаза на бордюр косятся. Пятнистая куртка задралась, кобура пуста – озаботился кто-то из наших пистолетом. Садится на город нетерпеливая зимняя полутьма, расплывается, тает камуфляж в пятнах замерзшей крови…
Уже в темноте поочередно перебежали улицу, на перекрестке переговорили с артиллеристами, сторожащими своей сорокапяткой сразу две улицы. Далее до больницы святого Яноша было рукой подать.
Ротный предупредил:
– Подходим осторожно, тихо, чтобы не засекли. А то вспугнем.
Больница оказалась просторной: целый комплекс зданий из красного кирпича, на старинную крепость похоже. У ворот торчал бронеколпак дота, лежали тела. Бойцы туда не пошли, на территорию проникли через разбитые окна соседнего здания. Впереди доносился невнятный глас громкоговорителей – агитаторы вели свою пропаганду, частенько прерываемую пулеметными очередями.
На лестнице под ногами захрустели бесчисленные битые пузырьки, перила во тьме едва нащупаешь, все больничным барахлом завалено. Казалось, уже годы больница в разрухе.
– Tisztek és katonák, Gondoljatok a családotokra…[48] – гулким призрачным голосом взывал громкоговоритель, укрепленный повыше на больничной башне.
Жизнь наверху все же теплилась: сидели вокруг костерка закутанные гражданские, тянулись провода, чиркали в блокноте и что-то обсуждали наши озабоченные офицеры-пропагандисты, спал на голой койке пленный венгр, накрывшись разодранной немецкой шинелью. Пахло дымом, соляркой и лекарствами.
– Nem a német fasizmus útján jársz…[49] – продолжал громкоговоритель в угловой комнате.
Пришествию разведчиков агитационная группа сильно удивилась.
– Случилось что-то? – встревожился майор, старший в команде бубнежа.
– Пока ничего. Но вы бы, товарищ майор, хоть часовых и наблюдателей выставили, – упрекнул ротный разведчиков.
– Кого я поставлю?! – возмутился майор. – У меня единственный радиомеханик. Был еще электрик, так его днем ранило. Мне этих с винтовкой ставить прикажете?
Указанная группа у костра занервничала. Ставить наблюдателями там действительно было некого: сплошь солидные мужчины в мятых пальто и шляпах – наверное, уважаемые горожане, но без способности к дозорной службе. Из относительно молодых только дамочка, пухлощекая, миловидная, но опять же, какой из нее часовой?
– У нас вообще-то спокойно, – заверил майор. – Дом впереди наши крепко держат, слева – артиллеристы на позиции.
– Артиллеристы – это хорошо, – согласился разведчик. – Вы продолжайте эту… трансляцию. А ситуацию сейчас объясним.
Агитационный майор явно был на фронте не первый день, суть быстро ухватил. Лейтенант-переводчик обратился к венграм, те поднялись, и их перевели в комнату подальше от лестниц и окон. Разведчики пытались определить, откуда появятся предполагаемые диверсанты. Фонари не включали, лазили почти на ощупь.
– Да неоткуда тут, – ворчал разведчик-крепыш. – Одна лестница заколоченная, по другой бесшумно не подняться. Стены метровой толщины.
– Когда
