Толхерст с возмущением посмотрел на Гарри. — Ты лучше иди. Не попадайся Хиллгарту на глаза. Я позвоню, когда ты нам понадобишься.
В театр Гарри опоздал. Несколько часов он кружил по квартире, обдумывая свою ошибку, злость Хора и Хиллгарта, признание Толхерста в том, что он в некотором роде шпионил за ним.
«Я не создан для этого, — подумал Гарри, — и никогда к такому не стремился».
Если его отправят домой, он не расстроится, пусть даже на него падет клеймо позора. Он будет рад никогда больше не видеть Сэнди. Но мысли о Гомесе не покидали его, то и дело он вспоминал страх, вспыхнувший в глазах старого служаки.
Гарри сказал себе, что от его терзаний никому не станет лучше. Он взглянул на часы и ужаснулся, поняв, как сильно опаздывает. Он все время думал о Софии, а сегодня о ней даже не вспомнил. Быстро переодевшись, Гарри схватил пальто, шляпу и выбежал из дому.
Когда он подошел к театру, София уже ждала его: тоненькая фигурка в берете и старом черном пальто стояла в тени у входа, а хорошо одетые пары поднимались по лестнице и заходили в театр. Сумочки у Софии не было, — вероятно, она не могла позволить себе такую роскошь. Увидев ее, такую маленькую и хрупкую, Гарри ощутил, как у него сжалось сердце. Подходя, он заметил, что вокруг нее вертится нищий старик в самодельном кресле на колесиках и выпрашивает деньги.
— Я уже отдала вам все, что могла, — сказала София.
— Ну пожалуйста, еще немного. Чтобы поесть завтра.
Гарри подбежал к ним и, запыхавшись, выдохнул:
— София, простите, я опоздал.
Она с облегчением посмотрела на него. Он дал нищему пятьдесят сентимо, и тот укатил в своем кресле.
— На работе случился… небольшой кризис. Вы давно ждете?
— Нет. Но раз я пришла сюда, старик решил, что у меня есть деньги.
— О боже, что мне сказать? — Гарри улыбнулся. — Я рад вас видеть.
— А я вас.
— Как Энрике?
— Почти поправился, — улыбнулась София.
— Хорошо. — Гарри кашлянул. — Пойдемте внутрь?
Он робко предложил ей руку. София взялась за нее. Гарри почувствовал тепло ее тела.
София очень постаралась привести себя в порядок: длинные волосы были по-модному завиты на концах, лицо припудрено, губы подкрашены помадой. Настоящая красавица. Остальную публику, гулявшую по фойе, составляли хорошо одетые буржуа, женщины в жемчужных серьгах и ожерельях. София поглядывала на них весело и презрительно.
Гарри взял места в центре зала. Театр был полон. В посольстве говорили, что культурная жизнь потихоньку начинает теплиться, и те, кто мог позволить себе такое удовольствие, очевидно, истосковались по вечерам вне дома.
София сняла пальто. Под ним оказалось хорошо скроенное белое платье, на фоне которого ярче смотрелась ее смуглая кожа; вырез лифа был ниже, чем допускали теперешние строгие правила приличия. Гарри быстро отвел от него глаза.
— Ах, здесь так тепло, как у них это получается? — спросила с улыбкой София.
— Центральное отопление.
В антракте они пошли в буфет. София чувствовал себя неловко в толчее и закашлялась от первого же глотка вина.
— С вами все в порядке?
Она нервно засмеялась, утратив свою обычную спокойную уверенность:
— Простите. Я не привыкла к такой толпе. Если я не дома, то на молокозаводе. — София криво усмехнулась. — Мне привычнее общаться с коровами, чем с людьми.
Стоявшая рядом женщина уставилась на нее, изогнув брови.
— И как вам там? — спросил Гарри.
Он знал, что на отдаленных улочках Мадрида есть много небольших маслобоен и сыроварен, тесных, грязноватых.
— Тяжелая работа. Но по крайней мере, я снабжаю семью молоком.
— Вы, наверное, устаете.
— Иначе мы бы не выжили. Люди из правительственного агентства каждый день приходят и забирают свою сотню литров, разбавляют до двухсот и раздают пайки.
— Ужасно! — Гарри покачал головой.
— Вы странный человек, — сказала София.
— Почему?
— Вас интересует моя жизнь. Вонючий молочный завод — думаю, это так далеко от того, к чему вы привыкли. — Она подалась вперед. — Послушайте этих людей, они обсуждают покупки на черном рынке и свои проблемы со слугами. Разве не об этом обычно говорят представители вашего класса?
На лице Софии вновь заиграла легкая насмешливая улыбка.
— Да. Но мне это надоело, — сказал Гарри.
Прозвенел звонок, и они вернулись в зал.
Во время второго отделения Гарри пару раз поворачивался и смотрел на Софию, но она была увлечена спектаклем — не повернулась и не одарила его улыбкой, как он надеялся. Действие в пьесе дошло до того места, где леди Макбет ходит во сне, мучимая чувством вины за убийство, к которому подтолкнула своего мужа. «Неужели эти руки никогда не будут чисты?» Гарри ощутил внезапный приступ паники при мысли, что из-за него, вероятно, убили Гомеса и на его руках кровь. Он ахнул и вцепился в подлокотники кресла. София повернулась к нему. Когда спектакль закончился, из громкоговорителей зазвучал национальный гимн. Гарри и София встали, но не присоединились ко многим зрителям, вскинувшим руки в фашистском приветствии.
На улице Гарри снова почувствовал себя странно, такого с ним не бывало уже много месяцев. В ушах шумело, сердце сильно билось, а ноги — о ужас! — тряслись. Он решил, что это отложенная реакция на события сегодняшнего дня. По пути к трамвайной остановке он пытался поддерживать разговор и слышал, что голос у него дрожит. Он не стал брать Софию за руку: не хотел, чтобы она почувствовала, в каком он состоянии.
— Вам понравилась пьеса?
— Да. — София улыбнулась. — Я не представляла, что в произведениях Шекспира столько страсти. Все убийцы получили по заслугам.
— Да.
— В реальном мире не так.
Гарри плохо расслышал ее. Ей пришлось повторить свои слова.
— Да, не так, — согласился он.
Они дошли до остановки. Гарри уже весь дрожал, ему отчаянно хотелось уйти с холода и сырости, оказаться в тепле. Людей на остановке не было, — скорее всего, трамвай только что ушел. Гарри нужно было сесть. Он проклинал этот приступ паники. Если его нельзя было избежать, почему бы ему не произойти дома, без свидетелей?
— Что с вами? — услышал он голос Софии.
Притворяться было бессмысленно, Гарри чувствовал, что его лицо покрылось холодным потом.
— Мне нехорошо. Простите, иногда у меня случаются небольшие приступы после боев во Франции. Все будет в порядке, простите, это глупо.
— Это не глупо. — София с тревогой посмотрела на него. — С мужчинами на войне такое случается, я видела это и здесь. Нужно взять такси, я провожу вас домой. Не стоит ждать здесь на холоде.
— Все будет хорошо, правда.
Ему было стыдно за свою слабость, стыдно и противно.
— Нет, я поймаю такси. — София вдруг
