внезапному просветлению, и уважение ко мне возросло безмерно.
Сам же мулла, несмотря явные преимущества его нового положения, все же не переставал бросать в мою сторону настороженные взгляды. Восточный человек постоянно опасается какой-нибудь каверзы. После многих лет жизни в Турции я могу сказать, что в этой стране правильно и справедливо ожидать подвоха от малознакомого человека. Подозрительность муллы полностью рассеяла история с кинжалом.
Через Кушкей вела дорога на перевал. Небольшие караваны делали в деревне последнюю остановку перед крутым подъемом. И те, кто спускался, возвращаясь, тоже останавливались в Кушкее. Как правило, путники ночевали в караван-сарае, месте известном, безопасном и надежном со всех точек зрения. Именно в нем и произошел тот самый случай.
Однажды ранним утром прибежал ко мне слуга муллы с приказанием явиться немедленно. Я отложил сбрую, которую чинил, сменил одежду и поспешил выполнить приказание. Мулла ждал меня в задней комнате своего дома и шепотом объяснил положение.
Накануне вечером один из постояльцев спрятал пояс с деньгами в своей комнате под подушкой и ворохом одежды и пошел в хамам, баню, которая была тут же в караван-сарае. Вернувшись, он первым делом ощупал пояс. Плотная колбаска золотых монет была на своем месте. Распаренный гость блаженно заснул. Когда же утром он стал одеваться, то обнаружил, что кто-то подложил ему в пояс кусок деревяшки, на ощупь не отличавшийся от столбика монет. Сделать это мог только хозяин караван-сарая, других гостей в тот день не было.
Хозяин, человек весьма солидный и очень уважаемый, вытаращил глаза от изумления.
– Я… я… я взял твои деньги?! – он едва не утратил дар речи. – Да как ты смеешь меня подозревать, позорить мое честное имя?
Гость потащил хозяина к мулле, тот выслушал каждого, затем развел по разным комнатам и послал за мной.
– Сделаем вот что, – сказал я и разъяснил мулле план действий. Тот пришел в восторг, и мы сразу приступили. Мулла велел слуге привести хозяина. Тот удивленно посмотрел на меня.
– Он здесь совсем по другому поводу, – небрежно просвистел мулла. – Сейчас я отвечу на его вопрос, он уйдет, и потом мы с тобой продолжим.
Я к тому времени уже неплохо понимал птичий язык, но, разумеется, сделал вид, будто ничего не понимаю.
Мулла стал шептать мне на ухо какую-то белиберду, я кивал с видом величайшего почтения, а в конце рассыпался в благодарностях.
– Ну, что ты еще хочешь? – важно спросил мулла на прощание.
– Я бы очень хотел получить на полчаса прекрасный кинжал вашего уважаемого гостя, – сказал я, указывая на хозяина караван-сарая. – Мой совсем затупился, а мне необходимо срочно завершить важную работу.
– Тут я ничем не могу тебе помочь, – ответил мулла. – Если только наш уважаемый гость окажет тебе любезность…
– Конечно, конечно, – зачастил хозяин караван-сарая, отстегивая кинжал.
– Огромное спасибо! – воскликнул я. – Солнце не успеет прикоснуться к вершине перевала, как я верну вашу драгоценную вещь в целости и сохранности.
Выйдя из комнаты, я подозвал слугу муллы, велел ему бежать что есть сил в караван-сарай и попросить жену хозяина дать ему сверток с деньгами, которые он вручил ей сегодня утром. Для достоверности своих слов он должен был показать личный кинжал хозяина двора.
Слуга опрометью кинулся выполнять поручение, а я подошел к двери послушать, о чем говорит мулла с виновником торжества. Беседа, которую вели достопочтенные члены общины, касалась важных общественных дел Кушкея. О пропавших деньгах даже не упоминалось, тон разговора был уважительный, собеседники степенно высказывались, не торопя друг друга.
Слуга вернулся через четверть часа и вручил мне сверток вместе с кинжалом. Я удостоверился, что внутри действительно лежат золотые монеты, спрятал его в карман и с возгласами признательности переступил порог комнаты.
Рассыпаясь в благодарностях, я вернул кинжал хозяину постоялого двора и сделал вид, будто хочу уйти, но мулла остановил меня.
– Я вспомнил, что упустил одну существенную подробность, – важно произнес он. – Пойдем, ты должен это услышать с глазу на глаз.
Мы вышли из комнаты, и мулла свистящим шепотом выдохнул:
– Ну?
Вместо ответа я протянул ему сверток.
Все уладилось в тишине и тайне. Гость получил свои деньги и поспешил отбыть из Кушкея, а хозяин караван-сарая понял, что произошло, только вернувшись домой. Поскольку дело не было предано огласке, он тоже предпочел молчать. Впрочем, что еще ему оставалось?
После этого случая мулла преисполнился к своему помощнику благорасположения и признательности, и его приязнь впоследствии сослужила мне добрую службу.
Прошел год. Я продолжал жить уединенно, виделся только с селянами, приносившими для починки старую сбрую или заказывавшими новую упряжь. Моим главным и чуть ли не единственным собеседником был сосед, Айдын. Я присаживался рядом на скамеечку и долго молчал вместе с ним, любуясь видом гор. Потом, слово за слово, словно первый весенний ручеек, по капельке вытекающий из-под снега, начинала завязываться беседа.
Впрочем, все было не совсем так гладко, как я рассказываю. Поначалу Айдын отвечал односложно или отмалчивался. Случалось, он поднимался со скамейки и ковылял домой. Ходил он с трудом, грузно опираясь на увесистую сучковатую палку. Похоже, ее просто отпилили от дерева, отломали ветки и отдали деду. Как-то раз я без долгих разговоров забрал у него эту палку, спилил сучки, заполировал древесину, высверлил в ручке небольшое отверстие и надежно запрятал в нем камею.
– Что это такое ты натворил? – с подозрением спросил Айдын, принимая от меня палку.
– Ничего, – простодушно ответил я, – немного пригладил вашу палку. Надеюсь, теперь с ней станет ходить легче.
Результат не замедлил себя ждать. Айдын встал, сделал несколько шагов и с удивлением поглядел сначала на палку, потом на меня. Затем, не сказав ни слова, двинулся к дому. Прежняя грузность исчезла, он уже не наваливался на палку всем телом, а ставил ее перед собой, словно нащупывая дорогу. Не дойдя до дома, он развернулся и пошел ко мне.
– Ты колдун? – спросил он, глядя прямо на меня.
– Нет! – возразил я. – Наша вера запрещает заниматься колдовством.
– Тогда слово знаешь. Я словно помолодел на десять лет.
С того дня Айдына будто подменили, из хороших знакомых мы превратились в близких друзей. Теперь наши беседы длились по несколько часов, ведь ни у меня, ни у старика не было никаких срочных дел. Дед охотно отвечал на вопросы, и все мои знания про жизнь в горах я почерпнул у него.
– Айдын значит «просвещенный», – повторял он. – А просвещенный это не тот, кто сам просветился, а тот, кто несет свет другим людям. И неважно, сколько там у него этого света, важно, что он щедро им делится.
Случалось, что во время разговора он
