на них. Я бы и сам их пострелял, если бы не разбежались.
Отец: Это действительно безумие, Лукас.
Разговор накалился до предела, и я чувствовал, что развязка близка. Нужно было срочно прийти на помощь отцу! Мне удалось отвязать правую руку Матея, он беспомощно повис на привязанном запястьи левой. Я потянулся к левой руке. Отец все это видел и еще тянул время.
Отец: Так давай решим все по старинке, на кулаках! Помнишь, как мы дрались тогда, в Кракове?
Лукас (презрительно): Ты всегда проигрывал. Это меня и бесило: я был лучше во всем – в драках, в учебе, с бабами. А ты сломал мою жизнь! Ты, неудачник по жизни!
Отец: Я, может, был и неудачник, но знал, чего хочу. Я на Запад, за всем этим комфортом, ехать не хотел. Я о семье своей хотел позаботиться. Вот ты думаешь, комфорт – самое важное в жизни? Потому и довольно было в Нагоре каждому дать комфорт, чтоб слушались тебя? Нет, здесь люди не такие. Молодые, может, и клюнут. А кто сюда корнями врос – те знают, что важен труд, труд на общее благо. А комфорт… То дело десятое.
Лукас (с нескрываемым раздражением): Хватит болтать! О семье заботился, говоришь… Вот посмотри, что я сейчас сделаю с твоей семьей!
Подняв руку с пистолетом, он резко развернулся к Матею. Мгновение – и гримаса ненависти прочертила его лицо, когда он понял, что происходило все это время у него за спиной. Я же как раз достаточно ослабил веревки, чтобы ладонь Матея проскользнула в нее. Стараясь подхватить брата, я соскользнул с лапы дракона, и мы вместе полетели вниз. Оглушительно грохнул выстрел, вскричал отец. Что произошло?!
Лапы-отростки монстра встретили мой бок, тот отозвался глухой болью. Мы с Матеем рухнули на асфальт. Я вскочил почти мгновенно, лихорадочно ища на себе или на брате следы ранений. Но мы были целы. Я мгновенно обернулся в сторону Лукаса. Батя лежал на земле рядом с ним, распластав руки, лицом вниз, дождевые ручьи из-под его головы текли багряного цвета. Из дула пистолета в расправленной руке Лукаса вырывался слабый дымок.
– Мертв, – бросил он звуком опускающейся гробовой плиты.
Ладони у меня тряслись. Я сжал их в кулаки, чтобы унять вспыхнувшие эмоции. Лукас смотрел на тело отца каким-то бессмысленным взглядом, будто сам не мог поверить в то, что произошло. Потом посмотрел на меня, вздернул плечами, повторил:
– Мертв, – и быстро, почти нервно, добавил, – А впрочем сам виноват.
– Ты убил его, – прорычал я, сам не узнавая своего голоса.
– Он бросился под пулю, – отмахнулся Лукас, – Не хотел я… Да какая разница? Выбери ты его вчера в пещере, и так пришлось бы убить.
– Так мало значит для тебя человеческая жизнь? Да я уж знаю, что мало.
– Вот именно, что он был всего-то человек! – вдруг вскричал Лукас. Переходы из спокойствия в гнев в нем были спонтанными и могли напугать, если не был к ним готовыми. Но я уже ничего не боялся. А Лукас продолжал, забывшись, – Обычный человек, человечишка даже! Чем он лучше меня? Кровь из него гляди как хлещет!
Я рассмеялся. Обстоятельства были странными, даже ужасными, если посмотреть со стороны, но удержаться было нельзя. Лукаса мой смех тоже удивил, он посмотрел на меня как на безумного.
– Прав был отец, прав, – сказал я, – Ничего ты не убил. Причем здесь вообще мой отец?
– Ну мы же про него говорим! – чуть не рявкнул Лукас. Сейчас он больше напоминал загнанную в угол собачку, хотя в руке у него и был пистолет.
– Нет, – усмехнулся я. Косая улыбка исказила мое лицо, заставила Собепанка вздрогнуть, на секунду опустить пистолет, – Мы говорим про мою семью!
– В смысле?! – стараясь скрыть невольный испуг, вскричал он.
– Это у нас в крови, видишь, – продолжал я, – Биться с такими тиранами, как ты. Мой отец не был героем? Ну и что ж! Зато героем была маленькая девочка Каролина! Героем был Карол! Да что уж, мой брат Матей – герой! А сколько еще героев, о которых я не знаю! Сколько их скрывается в поколениях моей семьи, если поглубже копнуть.
Я говорил это и чувствовал, как во мне крепнет сила. Странно – еще несколько минут назад я хотел разорвать Лукаса на части – ой как хотел! – но вдруг понял, что он того и ждет. Дай я волю кулакам, я бы показал всю правоту его идеи. Идеи о безрассудной, погружающей людей в безумие, мести. Но я сдержался – и тогда вот эта смерть, это вероломное убийство – не значили абсолютно ничего. Хотя у ног моих лежал родной отец.
Я сделал один уверенный шаг к Лукасу, сделал второй. Он направил на меня дуло пистолета, но как-то слабо, боязненно.
– То, что важно – это истории, Лукас, – сказал я, – Мой отец, может, и был простым человеком. Он ошибался, грешил, поддавался сиюминутным желаниям. Но он хотел чего-то большего, чем комфорт, чем деньги. Даже большего, чем власть. Он хотел дружной и большой семьи. Семьи, в которой один за другого встанет горой! А расскажи мне ты о своей семье? О своих героях. Или о злодеях. В кого ты такой, Лукас?
– Да ни в кого! – визгливо пропищал он. Пистолет в руке прыгал вверх-вниз, он и выставил его так, будто это был какой-то щит, – Не знаю я вообще ничего про семью! Отцу на меня все равно было, он даже о маме не заботился! Она умерла, а он все пить продолжал!
– А твой дедушка?
– Мертвы! Все мертвы! – бормотал он раздраженно, – Да какое мне дело до них, до мертвецов?! Я выковал свой путь без них! Сам!
– И куда он привел тебя, этот твой путь? Что дальше, Лукас?
Я стоял уже почти вплотную к нему. Пистолет был нацелен мне точно в грудь. Надави он на крючок – и мне конец. Но Лукас медлил.
– Вот она, твоя месть… – сказал я, пристально глядя ему в глаза, – Надеюсь, ты рад. Что дальше?
Он не мог выдержать моего взгляда. Огромные, распахнутые, налитые кровью, глаза его выражали какое-то особое безумие. Так смотрит загнанный зверь, который еще чувствует свою силу, но понимает, что выхода нет. И он искал, куда бы этот последний всплеск, последний акт своей необузданной ярости применить. Хлестал дождь, атмосфера нагнеталась – как в небе, так и между нами. И вскоре последовало разрешение.
На площадь ворвался грохот шин по камням, а вослед ним вылетела ярко-синим пятном резвая «Пума».
