на постели. Казалось, подуй сейчас слабый ветерок, и этот сорванный лист умчится в небытие.
Словно в ответ на мысли Спенса в воздухе пронеслось слабое дуновение, листва снаружи зашелестела. Он поднял голову и прислушался к ночным звукам. В джунглях стояла странная тишина. Спенсу показалось, что он слышит шаги за пологом палатки, а затем раздался лай собаки.
Ветерок подул снова, на этот раз сильнее. Он нес живительную прохладу. Стенки палатки колыхнулись; едва тлевшая лампа вспыхнула ярче.
Потом все стихло. Ветер прекратился. Палатка снова обвисла ровными складками. Лампа погасла.
Спенсу казалось, что в эти мгновения мир балансирует на лезвии ножа. Каждый его вздох склонял равновесие то в одну сторону, то в другую. Спенс задержал дыхание и опять взглянул на мертвого мальчика.
В этот миг родилась новая вечность, время испарилось. Спенс почувствовал, как расходятся его берега. Он видел все с кристальной ясностью, ему стали доступны самые микроскопические детали.
Бледная, почти прозрачная кожа мертвого мальчика, темная тень его ресниц, округлый изгиб ноздрей, тонкая линия бескровных губ, шелковистые черные волосы, падающие на виски, — все это и многое другое. Ошеломленный Спенс замер, боясь спугнуть это чудо. На что бы не падал его взгляд, все обретало почти болезненную красоту. Он хотел отвернуться, закрыть глаза, чтобы увиденное не выжгло их, но не посмел. Какая-то сила, неимоверно превосходящая его собственную, удерживала его, и он ясно понимал, что не в силах ей противиться.
Начиналось чудо. Едва заметно затрепетала впадина возле горла мальчика. Почти неслышный звук вдоха прогремел в мозгу Спенса, подобно взрыву. Мальчик дышал! Жизнь возвращалась в мертвое тело мальчика.
Вдох прервался. Спенс сам затаил дыхание. Словно опустилась крышка маленького сундучка. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем грудь снова поднялась.
Мальчик дышал! Медленно, но ритмично, дышал вполне уверенно! У Спенса закружилась голова, когда он увидел, как легкий румянец возвращается на щеки паренька, а пульс в горле становится все отчетливее.
Он понял, что мальчик будет жить, что он не умрет. Чудо свершилось.
Спенс метнулся к маленькому телу и прижал его к себе. Он положил руку на лоб мальчика и почувствовал, как он теплеет. Лихорадка ушла.
Спенс поднялся на ноги, стряхивая слезы, выступившие на глазах. Два черных глаза с любопытством наблюдали за ним. Вот парнишка моргнул, а затем маленькая рука потянулась к Спенсу, он схватил и крепко сжал ее.
Так они и сидели, взявшись за руки, когда снаружи палатки зашумели. Спенс услышал гневные голоса, полог палатки распахнулся, и вдруг стало тесно.
Спенс смотрел на вожака бандитов, а тот, сжимая в руке длинный кинжал, бешено смотрел на него. По выражению лица вожака Спенс понял, что этот момент должен бы стать для него последним. Но мать мальчика повисла на руке мужа. Остальные держались позади — в основном это были женщины, уже готовые оплакивать умершего, сзади теснились другие бандиты. Некоторые с винтовками.
Вожак взглянул на сына. Паренек лежал со слабой улыбкой на губах, продолжая держать за руку своего лекаря. При виде отца он слабо вскрикнул от радости. Кинжал выпал из руки грозного предводителя. Его жена подскочила к сыну и прижала тощую фигурку к груди.
Спенс медленно встал и огляделся. Аджани и Гита с недоумением взирали на суматоху вокруг них. Оба подошли к Спенсу.
— Что тут происходит? — спросил Гита, с опаской поглядывая на головорезов с винтовками. Те, в свою очередь, таращились на пленников и недоверчиво покачали головами.
— Вы мне не поверите, — произнес Спенс. — Я и сам с трудом в это верю.
— Мы что-то пропустили? — спросил Аджани.
Спенс повернулся и посмотрел на мальчика, теперь его держал на руках отец.
— Нет, ничего особенного.
Глава 13
Ари сидела на банкетке в их комнате. Солнечный свет падал на ее обращенное вверх лицо, подсвечивал ее волосы, превращая их в солнечные кудри. Она выглядела ангелом, примерившим смертное тело, но мечтающим об оставленном небесном доме.
А вот мысли ее были совсем не ангельскими. С тех пор, как Хокинг заручился ее помощью, она все чаще впадала в меланхолию. Ее отец с тревогой наблюдал, как она постепенно уходит в себя, как она часами сидит на балконе, мечтательно глядя на джунгли.
Когда он пытался отвлечь ее, она задумчиво улыбалась и говорила:
— Не волнуйся за меня, папа. Я просто задумалась… — Хотя о чем задумалась, никогда не говорила. Старший Сандерсон подозревал, что она и сама не знает.
Он также полагал, и совершенно справедливо, что это связано с визитами Хокинга. Тот в последнее время зачастил, он уводил с собой Ари и никогда не говорил куда и зачем. Дочь тоже не говорила, куда они уходят, и даже раздражалась, когда отец начинал допытываться.
Неудивительно, что директор Сандерсон тоже стал молчаливым. Что бы его ни беспокоило, он молчал, и с болью смотрел, как дочь увядает у него на глазах. Несколько раз он попытался отвлечь Ари разговорами. Но его бурные монологи не помогали. Ари вставала на середине фразы и выходила на балкон, чтобы там сесть, как сейчас, и думать о чем-то своем.
Худшие страхи директора Сандерсона начинали сбываться. Дочь, казалось, проявляла признаки болезни, поразившей ее мать. Смотреть на это было невыносимо.
— Ари, — мягко сказал он, подходя к ней. — О чем ты думаешь, дорогая?
— О, папа... Я не слышала, как ты подошел.
— Я спросил, о чем ты думаешь.
— Так, ни о чем. Я не знаю.
— Но какие-то мысли у тебя есть? Вас вчера долго не было.
На ее губах играла грустная улыбка.
— Да? Извини. Я снова оставила тебя сидеть одного, да?
— Ари, посмотри на меня. — Девушка обратила на отца безразличный взгляд. — Я не хочу, чтобы ты опять ушла с ним, когда он появится.
— Кто, папа?
— Хокинг. Он накладывает на тебя какие-то чары. Крадет твой разум!
— Ну что ты! — Она рассмеялась, и отголоски ее смеха покатились по двору, как капли дождя. — Кому и зачем сдался мой разум? Да и как это может быть?
— Я уже не знаю, что возможно, а что — нет. Но если это не чары, тогда скажи мне, что он делает. Куда вы ходите с ним?
— Никуда не ходим. Там есть какая-то комната… Мы ничего не делаем.
