На реке новое судно анклава — парусная яхта «Психея» закладывала вираж, тоже собираясь провожать «Клевер».
Я подошел к Федору, похлопали друг друга по плечам, помолчали. Сбоку встал Юрка.
— Федя, Коломийцев на связь только что вышел, говорит, что по Волге подниматься не будет, ждет нас у Входного, хочет немного в море сопроводить.
— Понял.
— Что, Джай не смог приехать? — спросил я Потапова.
— Не смог… Радировал. Ну, что делать, еще свидимся. А я у Главного был.
— Знаю. Ну как, что-то дополнительное всплыло?
— Да не… Последние политические инструкции.
Похоже, не последние: раздался треск мотоциклетного двигателя, на берег выкатил полицейский «Урал», из которого вылезли Сотников с шерифом. Я посмотрел на стены Замка — полно народу, сверкают вспышки камер. Суета.
И в то же время — странная тишина.
Не встречаем мы сегодня: провожаем. Прощаемся.
— Прощаемся! — рявкнул Сотников, и люди бросились к экипажу.
Через пару секунд уже невозможно было разобрать, где экипаж, а где провожающие. Мужчины, женщины, все смешались и все разговаривали, многие плакали. Главный даже не пытался что-то сказать: не услышат. Да и что говорить, все было сказано вчера, на прощальном банкете. К нему подошел Руслан Бероев, на котором все северное направление, — никого из армейцев в экспедиции нет. Уксусников, стоя в стороне, издали показал Потапову подаренный маузер, в ответ Федя поднял над головой сжатые в один кулак руки.
Я махнул Монголу и бросился к своим.
Гоблин… Костя… ребята… Ладно, не вешайте нос, вы не виноваты. Но как же так, почему мы-то мимо? Первый раз я увидел в глазах Шамиля слезу. Гоблин вообще отвернулся. Эхе-хе. Нет радости, нет.
Вот теперь шум стоял что надо!
— Экипаж, на борт, приготовиться к отплытию! — заорал в мегафон Маурер.
Какие-то минуты — и оглушительно грохотнула «сорокапятка» на башне Замка. И сразу несколько сирен завыли последним стоном.
И «Прощание славянки» из динамиков на стенах.
Что же… «Уходит моряк в свой опасный путь…» Давайте, ребята. С Богом.
Плывите к новым берегам.
