совсем другое. Что-то было надломлено в нем. Янка чувствовал, что он уже не тот, каким был год или полтора назад, — и ему казалось, что начинается старость, хотя это были всего лишь признаки зрелости. Когда перед троицей тащили жребий, кому досрочно уволиться, Янка равнодушно направился к урне. Вытащит счастливый жребий — ладно, не вытащит — останется в полку до осени. Он не понимал волнения товарищей. Некоторые из них краснели, бледнели, покрывались холодным потом и разворачивали дрожащими пальцами роковую бумажку с таким видом, точно от этого зависела вся жизнь. Вытащив счастливый жребий, они не в силах были скрыть свой восторг, кидались друг другу на шею, плясали. А среди неудачников находились и такие, которые не стыдились плакать; некоторые глупцы думали даже о самоубийстве. И все это из-за каких-то трех дополнительных месяцев службы.
Янка вытащил счастливый жребий. Он мог отправляться на все четыре стороны. Фриц Силинь, которому тоже повезло, пригласил его с собой в город.
— Пойдем выпьем, старик прислал мне деньги.
Янка отказался. Когда он возвратился в свое отделение, на него уставились десять парней, стараясь по выражению лица догадаться, освобожден он или остается. Но лицо его было таким же, как всегда: равнодушным, вдумчивым, сдержанно-холодным.
— Господину капралу не повезло, — произнес кто-то.
— Нет, я вытащил счастливый жребий, — спокойно ответил Янка.
— Почему же вы не радуетесь? — удивились они.
— Я и не горюю, — ответил он.
После троицы Янка уехал. При прощании товарищи сказали:
— Напиши, как твои дела.
— Ладно, напишу, — пообещал он.
Но он не писал. Да ему никто бы и не ответил. Человеку не следует оглядываться назад — от этого только страдают. А мы все избегаем страданий. Когда-то одна женщина сказала Янке:
— На троицу мы ждем вас к себе и гости.
А в Иванов день там была свадьба.
В Риге Янка задержался на два дня. Он побывал в порту. Но в торговом флоте Латвии тогда было еще мало судов, работы не хватало даже старым морякам. Идти на дровяник у Янки не было ни малейшей охоты, а чтобы поступить в мореходное училище, нужно иметь двадцать месяцев морской практики и немного денег. У Янки не было ни того, ни другого.
На стоянке он нашел моторную лодку, которая привезла рыбу из его родного поселка. Когда рыбаки отправились в обратный путь, Янка поехал с ними.
2
День тихий, знойный. Море спокойно, как пруд. К северу от устья реки рыбаки тащат невод. Босиком, подвязав брюки ниже колен, Янка бредет по теплой воде. Зацепив пояс за веревку невода, он ложится всей тяжестью на широкую плетенку и пятится к берегу. В едином ритме кланяются фигуры восьми человек, и невод медленно выходит на берег. Тяжелый, монотонный труд, где не о чем думать, не о чем говорить. Только терпеливо пяться назад и считай куски невода, которые нужно вытащить на берег.
Какой-то парень небрежно зацепил пояс, и, когда он навалился на плетенку, она соскочила. Незадачливый рыбак навзничь упал в воду. Маленькое событие, много смеху, потому что больше не над чем смеяться.
— Один лосось в этом улове обеспечен, — сказали рыбаки.
— Да еще какой крупный.
— Поэтому давайте поживее, — торопил кормчий невода старый Витынь. — Скорей попадете на бал.
Было воскресенье. Вечером предполагалась вечеринка в старом помещичьем парке. Молодые парни только об этом и думали и тихонько ворчали на неугомонных пожилых рыбаков.
— Если вытащат лосося, захотят закинуть еще раз. Разве они когда-нибудь угомонятся.
Опять кто-то свалился в воду, и старый Витынь радостно сказал:
— Ну, будут два лосося… — говорилось это, конечно, по привычке, но он все-таки немного верил в приметы.
Зная суеверие Витыня, парни перемигнулись, и теперь чуть ли не ежеминутно кто-нибудь валился в воду, но всегда старался упасть так, чтобы забрызгать Витыня. Он радостно считал упавших и в предвкушении богатого улова даже раскраснелся весь. Семь, восемь, одиннадцать…
— Ничего не скажешь — такое славное течение. В прошлом году об эту пору мы вытащили полкалы. Один самец вытянул шестьдесят четыре фунта…
— Значит, на вечеринку не попадем… — вздохнул Рудис Сеглинь.
— Что у тебя там загорелось? — усмехнулся Витынь. — Возьмем выпивки и повеселимся здесь. Девушек хватает.
Он был прав: теплая погода привлекла на дюны множество дачников. Они принимали солнечные ванны так усердно, точно выполняли какую-то работу. Когда у них один бок подрумянивался, они подставляли солнцу другой, совсем как это делает кухарка, пекущая блины. Но как блины нельзя испечь без жира или масла, так и они тоже смазывали свое тело жирными мазями и по темному цвету загара судили о своем здоровье. Осенью они страдали от насморка и ангины. Заметив, что сейчас будут вытаскивать улов, купающиеся столпились на пляже и наблюдали за петлей невода, обозначенной бахромой, — она становилась все уже.
Городские жители не знали, что рыбаки не любят, когда чужие суют нос в мотню невода. Они думали, что их любопытство льстит этим грубым людям, которые в сопревшей одежде с утра до вечера полощутся в воде.
— Это не тяжело? — интересовались они. — Сколько вы можете заработать в день?
В неводе оказалось два лосося, и старый Витынь настаивал на том, чтобы закинуть невод еще раз. Но молодые возражали. Они долго спорили, пока невод не выбрали в карбас.
— Ну, так как же? — настаивал Витынь. — Неужели я как кормчий не имею решающего слова?
— Какой ты кормчий, у тебя же нет форменной фуражки, — смеялся Рудис Сеглинь. Он стоял на берегу и не собирался садиться в карбас.
— Если вы уж настолько богаты, что не нуждаетесь в деньгах, тогда мне нечего говорить, — настаивал Витынь.
— Завтра тоже будет день, — проворчал Янка. — Чего мы здесь надрываемся? Мало того, что всю неделю шлепаем по морю, надо еще и в воскресенье бурлачить.
— Рудис, ты сядешь в карбас, или нам придется закидывать без тебя, — уже резко сказал Витынь.
— Я пойду домой переодеться.
— Иди, свою долю не получишь. Ну, ребята, берите весла и становитесь по местам.
— Погоди, Витынь, мне надо сходить на дюны, — крикнул один и ловко выскочил из карбаса.
— Мне тоже!
За ним последовали еще несколько человек.
Витынь сплюнул в море и подчинился большинству.
— Не убегайте! — крикнул он. — Поставим на место карбас.
Вот это был настоящий разговор. Какими прилежными вдруг сделались молодые парни! С какой готовностью бросились к веслам и уперлись в парусную скамейку. Один миг — и тяжелый карбас оказался на якорной стоянке. От радости, что они сегодня пойдут на вечер, парни затянули озорную песню. Слова песни оказались столь забористыми, что
