конечно же! Если бы вы знали – вы бы не искали. А вы в продолжение целых десяти часов ищете. Не лучше ли будет вам немедленно отправиться обратно в тюрьму?
– Ваше Величество изволило определить крайний срок для передачи писем завтра, в двенадцать часов? – изумился Люпен.
– Для чего ждать?
– Чтобы я мог окончить розыски.
– Ваши розыски вы и не начинали! Впрочем, докажите, и я подожду до завтра.
– Если Вашему Величеству нужны доказательства, то я скажу вот что: каждый из двенадцати залов, выходящих в эту галерею, носит свое имя, начальная буква которого помечена над дверью. Одна из этих букв, менее других тронутая пламенем, обратила мое внимание. Я осмотрел остальные двери, и оказалось, что над каждой с трудом, но можно разобрать буквы. Так, одна дверь помечена буквой Д – начальная буква слова «Диана», другая – буквой А – «Аполлон», над третьей – Ю – «Юпитер» и так далее. Я подумал, что каждый зал носит имя мифологического божества, и слово «Апоон», поправленное Изильдой, означает зал Аполлона.
Это тот самый зал, где мы находимся, быть может, я сейчас найду письма…
– Да, через несколько минут… или лет, – смеясь сказал император, – господин Люпен, то самое расследование, которое вы с таким блестящим успехом ведете, мною уже сделано. Две недели тому назад вместе с вашим другом Херлоком Шолмсом. Мы расспросили Изильду, применили тот же метод, что и вы, вместе открыли инициалы над дверями залов и пришли сюда, в зал Аполлона.
Люпен покраснел и пробормотал:
– Херлок Шолмс был в этом зале?
– Да, после четырех дней поисков. Правда, от этого мы ненамного продвинулись вперед, мы ничего не нашли, но зато я точно знаю, что здесь писем нет.
Сдерживая себя, Люпен сказал:
– Херлоку Шолмсу понадобилось четыре дня на то, что я сделал в течение нескольких часов. И я употребил еще бы меньше времени, если бы мне не мешали…
– Кто же? Уж не мой ли верный граф?
– О нет, Ваше Величество, мой самый страшный враг – это адское чудовище, убившее своего сообщника Альтенгейма.
– Как, он здесь? – воскликнул император.
– Он всюду следует за мной. Он мучает меня своей упорной ненавистью. Это он угадал, что я был Ленорманом, начальником сыскной полиции, это он упрятал меня в тюрьму, и, наконец, он опять преследует меня с того момента, как я вышел из тюрьмы. Вчера, думая попасть в меня, он стрелял и ранил графа Вольдемара.
– Но почему вы думаете, что он здесь, в Вельденце? Кто вам сказал это?
– Изильда получила две золотые монеты, французские деньги.
– Зачем он приехал сюда? Какая у него может быть цель?
– Я не знаю, но это сам злой дух. Пусть Ваше Величество опасается! Он способен на все.
– Не может быть! Здесь двести человек, в этих развалинах. Его бы увидел кто-нибудь.
– Его и видели.
– Кто?
– Изильда.
– Расспросить ее! Вольдемар, отведи своего пленника к этой девушке. Люпен показал на свои связанные руки:
– Мне неудобно бороться в таком положении. Император сказал графу:
– Развяжи его!
Люпен спокойно вздохнул. Призрак страшного убийцы, витавший над старым замком, помог ему выиграть время. Люпен снова брал инициативу в свои руки.
«Еще шестнадцать часов, – подумал он. – Это даже больше, чем мне нужно».
Они направились к комнате Изильды, которая находилась в конце бывших служб замка, теперь занятых под казармы, причем все левое крыло было предоставлено офицерам.
Изильды там не было.
Граф послал за ней двух человек. Они вернулись. Никто не видел молодой девушки, и в то же время она не могла выйти за ограду замка. В само́м же замке было около ста человек солдат, и никто не мог туда войти.
Наконец жена одного офицера, жившая в соседней квартире, заявила, что она не отходила от окна и не видела, как проходила молодая девушка.
– Если бы она выходила, – сказал Вольдемар, – то она была бы здесь, а ее здесь нет. Люпен спросил:
– Над нами есть еще этаж?
– Да, но из этой комнаты нет лестницы наверх.
– Нет, есть, – сказал Люпен, показывая на маленькую дверь, открывавшуюся в полутемный коридор, где виднелись ступени лестницы, круто подымавшейся вверх.
– Виноват, дорогой граф, я вас попрошу предоставить эту честь мне, – сказал Люпен Вольдемару, собиравшемуся подняться по лестнице.
– Почему?
– Здесь может быть опасно.
Он быстро взобрался наверх и очутился на низких тесных антресолях. Невольный крик вырвался у него.
– Что случилось? – спросил граф, последовавший за ним.
– Здесь… на полу… Изильда.
Он встал на колени около нее и сейчас же убедился, что девушка была только оглушена: при наружном осмотре не было видно ни ран, ни повреждений, только царапины на руках. Рот у нее был заткнут носовым платком.
– Все понятно, – сказал он. – Убийца был здесь и разговаривал с ней. Когда мы пришли, он оглушил ее ударом кулака и заткнул ей рот, чтобы мы не слыхали стонов.
– Но как же он убежал?
– Да вот так… здесь… через этот коридор, соединяющий мансарды бельэтажа.
– А оттуда?
– Оттуда спустился по лестнице в одну из квартир.
– Но его бы видели?!
– Ба! Почем знать, может быть, он невидим. На всякий случай пошлите кого-нибудь обыскать квартиры бельэтажа, первого этажа и мансарды.
Люпен стоял в нерешительности, не зная, направиться ли ему также на розыски убийцы. Но легкий шум около него привлек его внимание. Молодая девушка пришла в себя, встала, и из ее руки выпало штук десять золотых монет. Он осмотрел их. Это были французские деньги.
– Да, я не ошибся, – сказал он, – только за что так много денег?
Вдруг он увидел на полу книгу и нагнулся, чтобы поднять ее, но молодая девушка предупредила его, быстро схватила книгу, прижала ее к себе с такой силой, точно готова была защищать ее во что бы то ни стало.
«Да, это так, – подумал он, – деньги были предложены за книгу, но девушка не пожелала с ней расстаться. Поэтому и царапины на руках. Все-таки интересно было бы узнать, зачем убийце понадобилась книга и удалось ли ему сначала просмотреть ее».
И он сказал, обращаясь к Вольдемару:
– Дорогой граф, распорядитесь, пожалуйста.
Вольдемар сделал знак. Трое набросились на девушку, и после ожесточенной борьбы, во время которой Изильда бешено сопротивлялась и извивалась, кусаясь и крича, удалось вырвать у нее книгу.
– Тише, тише, – говорил Люпен, – успокойся, милая. Это делается с хорошими целями.
Не выпускайте ее, а я просмотрю пока книгу.
Это был старинный растрепанный томик Монтескье, которому было по крайней мере около ста лет. Но едва Люпен открыл его,
