человека во Вселенной, одновременно понимая, сколь трагична и хрупка человеческая жизнь.
«Я не знаю, кто меня послал в мир, что такое я, – пишет он. – Я в ужасном и полнейшем неведении. Я не знаю, что такое мое тело, чувства, душа, что такое та часть моего «я», которая думает то, что я говорю, которая размышляет обо всем и о самой себе и все-таки знает себя не больше, чем все остальное. Я вижу эти ужасающие пространства Вселенной, которые заключают меня в себе, я чувствую себя привязанным к одному уголку этого обширного мира, не зная, почему я помещен именно в этом, а не в другом месте, почему то короткое время, в которое дано мне жить, назначено именно в этой, а не в другой точке целой вечности, предшествовавшей мне и следующей за мной. Я вижу со всех сторон только бесконечности, которые заключают меня в себе, как атом; я как тень, продолжающаяся только мгновение и никогда не возвращающаяся. Все, что я сознаю, это только то, что я должен скоро умереть; но чего я больше всего не знаю, это смерть, которой не умею избежать. Как я не знаю, откуда пришел, так же точно не знаю, куда уйду… Вот мое положение: оно полно ничтожности, слабости, мрака».
А физические страдания все усиливались, подтверждая догадки Паскаля о приближении смерти. В последний год жизни Паскаля терзали нестерпимые головные боли и желудочные колики. Свою лепту в его страдания вносили бессонница и усталость…
А в августе 1662 года он и вовсе слег в постель. Он час от часу стал посылать за местным священником и исповедоваться ему, готовясь к отходу в мир иной. Позже Берье вспоминал: «Я восхищался терпением, скромностью, милосердием и великим самоотречением, которые замечал у месье Паскаля всякий раз при его посещении в последние шесть недель его болезни и жизни…»
Осознавая неумолимость и неизбежность скорой смерти, Паскаль составил завещание, которое начиналось следующими словами: «Составлено в лице Блеза Паскаля, дворянина, обычно живущего в Париже близ ворот Сен-Мишель, приход Сен-Косм, в настоящее время больного телом и лежащего в постели в комнате на втором этаже дома, находящегося в Париже на рвах между воротами Сен-Марсель и Сен-Виктор, приход Сентьен-дю-Мон… однако в здравом уме, твердой памяти и разуме, как нашли подписавшие нотариусы по его словам, жестам и поведению, и считая, что нет ничего более верного, чем смерть, и более неверного, чем день и час ее, и не желая быть застигнутым ею без завещания, по этим и другим причинам умирающий сделал, продиктовал и назвал подписавшим нотариусам свое завещание и изъявление своей воли следующим образом: прежде всего, как добрый христианин… он препоручил и препоручает свою душу Богу, моля Бога смилостивиться и… простить ему его грехи и приобщить его душу к числу блаженных, когда он покинет сей мир… Далее хочет и приказывает, чтобы его долги были уплачены, а ущербы, им нанесенные, если таковые имеются, возмещены и исправлены его душеприказчиком…»
В ожидании приближающейся смерти Паскаль, следуя христианскому обычаю, пожелал принять причастие. Но так как причащается лишь умирающий, врачи, которые еще надеялись на выздоровление, были против этого. А тем временем колики в животе не прекращались, так же как и ужасные головные боли, порой приводившие даже к потере сознания.
А вскоре головные боли стали настолько сильными, что их уже невозможно было терпеть. И 17 августа Блез попросил сестру Жильберту пригласить врачей для консилиума. И собравшиеся доктора отменили ранее назначенные минеральные воды и порекомендовали Паскалю пить молочную сыворотку.
Паскаль с сомнением воспринял этот рецепт, но тем не менее подчинился. Хотя и понимал абсурдность этой рекомендации. И, конечно же, боялся, что в любой момент может умереть. Поэтому он настоял, чтобы рядом с ним постоянно присутствовал священник для принятия в последние минуты земной жизни причастия. Но священник был в отлучке. И тогда сестра пригласила другого священника и стала готовить все необходимое для этого обряда.
А глубокой ночью Блезу стало совсем плохо. Он уже не мог сдерживать крики и стоны, а все его тело билось в конвульсиях. Наконец, измученный страданиями, он замер на кровати и оставался какое-то время неподвижным, словно окаменев. И тогда присутствующие в этот момент родные и домочадцы пришли к мысли, что он умер. А Жильберта с невыразимым страданием смотрела на восковое лицо брата…
И вдруг Паскаль открыл глаза – сознание опять вернулось к нему. И в эту минуту появился бывший в отъезде кюре Берье. Он протянул умирающему причастие. Паскаль нашел в себе силы приподняться и принять святые дары. И после этого он окончательно потерял сознание. Агония продолжалась еще сутки. А в ночь с 18 на 19 августа 1662 года мучения Паскаля прекратились навсегда. Похоронили Блеза Паскаля в приходской церкви Парижа Сен-Этьен-дю-Мон.
Смерть в огне
В 1548 году в местечке Нола недалеко от Неаполя в семье солдата Джованни Бруно родился мальчик, которого назвали Филиппо. Он был очень смышленым, и наставники прочили ему блестящую карьеру. А в XVI веке для таких детей наиболее перспективным считалось священничество. И в 1563 году Филиппо Бруно поступает в монастырь Святого Доминика. После двух лет обучения он становится монахом и получает новое имя – Джордано.
Однако вскоре он начал резко критиковать церковные догматы. Например, Джордано поставил под сомнение непорочность зачатия Девы Марии. После этих заявлений в отношении него началось нечто аналогичное «служебной проверке». Осознавая, чем это может ему грозить, Бруно бежал в Рим, а затем отправился дальше. Так начались его скитания по Европе, которые растянулись на несколько лет. В это время он читал лекции, преподавал и этими занятиями зарабатывал на жизнь.
Бруно придерживался гелиоцентрической системы Николая Коперника. Но при этом он пошёл ещё дальше, заявив, что звёзды – это солнца, удаленные от нас на огромные расстояния, и вокруг них тоже могут находиться планеты. Джордано даже полагал, что Вселенная бесконечна и в ней существует множество миров, на которых есть жизнь. Поэтому и считается, что утверждения Бруно о бесконечности Вселенной и множественности миров настолько озлобили инквизицию, что она стала его активно преследовать.
Однако все далеко не так однозначно, как иногда пишут некоторые журналисты. Конечно, Святой престол был не в восторге от идей Джордано, которые подрывали устои христианского учения об окружающем мире. Однако, если бы он, как позже Галилео Галилей, основывал свою точку зрения на научных данных, возможно, с ним поступили бы совсем иначе, не подвергнув столь жестокому наказанию.
Но что
