— А что же тогда?
— Я понимаю, что звучит совершенно дико…
— После того, чего мы тут наслушались? — сказал Персивел. — Одержимость, бесы. Я достаточно заинтригован.
— В общем, — начала Мэри-Кей, — Ямми стала хейдлом. Точнее, хейдл завладел Ямми.
Персивел вытаращил глаза и зарычал.
— Послушаем, — прервала его Вера.
— Бад прав, — возразил Томас. — Мы добирались в такую даль, чтобы выслушивать всякую ерунду.
— Мы лишь идем туда, куда нас ведут факты, — защищалась Мэри-Кей.
— Давайте уточним. Душа из этого существа, — Персивел указал на разлагающийся череп, — перескочила в эту молодую женщину?
— Поверьте мне, — сказала Мэри-Кей, — что никто из нас не хочет в такое верить. Но произошло нечто ужасное. На диаграмме — зубец, как раз перед тем, как Ямми потеряла сознание. На видеозаписи она берется за электроды и тут же падает. Может быть, электрический сигнал прошел через ее руки. Или его послала голова. Я понимаю, звучит неправдоподобно…
— Неправдоподобно? Скажите лучше — дико, — отозвался Персивел. — Хватит с меня. — По дороге к дверям астронавт остановился перед черепом. — Не мешало бы в этом некрополе прибраться, — объявил он во всеуслышание. — Неудивительно, что тут зарождаются такие средневековые бредни.
Он раскрыл журнал и, бросив его на голову хейдла, прошествовал вон. Казалось, что глаза хейдла следят за всеми из-под навеса глянцевых страниц.
Мэри-Кей дрожала, потрясенная такой горячностью.
— Простите нас, — молвил Томас. — Мы-то уже привыкли друг к другу. И на людях иногда забываемся.
— Думаю, нужно пойти выпить кофе, — заявила Вера. — Здесь можно где-нибудь посидеть, чтобы собраться с мыслями?
Мэри-Кей привела их в небольшой конференц-зал, где стоял кофейный автомат. Монитор на стене передавал изображение лаборатории. После запаха разлагающихся тканей и химикатов даже сам аромат кофе принес облегчение. Томас всех усадил и принес кофе. Первую чашку он подал Мэри-Кей.
— Я понимаю, как это дико, — сказала она.
— Вообще-то, — признался Pay, который успокоился после ухода Персивела, — нам не стоило так удивляться.
— Почему же? — спросил Томас.
— Речь идет о всем известной реинкарнации. Если оглянуться назад, можно увидеть, что почти все теории на этот счет одинаковы. Австралийские аборигены хранят в памяти длиннейшие цепочки своих родословных — этой традиции двадцать тысяч лет. Вера в реинкарнацию бытует у многих народов — в Индонезии, у банту, у друидов. О ней писали такие мыслители, как Платон, Эмпедокл, Пифагор и Плотин. Орфическое учение, еврейская каббала — тоже попытки открыть тайну перевоплощения. Даже современная наука занималась данной проблемой. В моей стране реинкарнация считается вполне естественным явлением.
— Я никак не могу принять подобную мысль — здесь, в научной лаборатории, душа хейдла переселилась в другое существо.
— Душа? — переспросил Pay. — В буддизме нет такого понятия. Там говорится об однообразной череде перерождений, о переходе из одного воплощения в другое. Это называется сансара.
Подстрекаемая скептицизмом Томаса, вмешалась Вера:
— С каких это пор перерождение включает эпилептические припадки, убийство и каннибализм? Это считается нормальным явлением?
— Я лишь могу сказать, что рождение не всегда проходит гладко, — ответил Pay. — Почему же с перерождением должно быть иначе? А по поводу разрушения… — он указал на картину разгрома на мониторе, — оно может быть связано с ограничением возможностей человеческой памяти. Разумеется, так и есть, как сказала доктор Кениг: память — набор электрических цепей. Но одновременно это и лабиринт. Бездна. Кто знает, что там творится.
— А почему ты спросил про лабораторных животных?
— Хотел проверить и другие возможности, — объяснил Pay. — Обычно переселение происходит из умирающего старика в дитя или животное. Но в нашем случае у хейдла была только эта молодая женщина. Его сознанию досталось, так сказать, занятое помещение. И теперь оно пытается выселить сознание Ямомото, чтобы хозяйничать самому.
— Почему именно теперь? — спросила Мэри-Кей. — С чего вдруг так неожиданно?
— Можно только догадываться, — ответил Pay. — Вы сказали, что лезвие приближалось к гиппокампу. Вероятно, память хейдла пыталась защититься от разрушения путем захвата чужой территории.
— И она захватила Ямомото? Странное объяснение!
— У вас на Западе, — сказал Pay, — считают реинкарнацию неким социальным жестом вроде поцелуя или рукопожатия. Но перерождение — это захват. Оккупация или, если хотите, колонизация. Подобно тому, как одна страна отнимает у другой территорию, внедряет туда своих людей, язык, управление. Ацтеки очень быстро заговорили по-испански, а могавки — по-английски. И начали забывать, кем они были раньше…
— Ты подменяешь суть метафорой, — перебил его Томас. — Боюсь, так мы не приблизимся к цели.
— Подумайте сами, — взволнованно продолжал Pay. — Передача памяти. Длинная — на века — непрерывная цепь перерождений сознания. Этим можно объяснить его бессмертие. С точки зрения человеческой исторической перспективы он может показаться вечным.
— О ком вы говорите? — спросила Мэри-Кей.
— Мы ищем кое-кого, — сказал Томас. — Ничего важного.
— Извините за любопытство, — ответила доктор.
После того как она столько им рассказала, ее это явно задело.
— У нас просто такая игра, — поспешно объяснила Вера. — Глупости.
Видеомонитор на стене не передавал звук, иначе они бы обратили внимание на то, что в лаборатории поднялась какая-то суета. У Мэри-Кей запикал пейджер; взглянув на него, она вдруг отбросила с глаз волосы и уставилась на экран.
— Ямми… — простонала она.
По лаборатории носились люди. Кто-то на мониторе беззвучно кричал.
— Что такое? — спросила Вера.
— Голубой код![23]— И Мэри-Кей выскочила за дверь. Через полминуты она появилась на мониторе.
— Что происходит? — спросил Pay.
Вера развернула свое кресло к монитору.
— Бедняжка умирает. У нее остановка сердца. Вызвали реанимацию.
Томас встал и внимательно смотрел на экран. Pay присоединился к нему.
— А теперь? — спросил он.
— Теперь попробуют запустить сердце, — сказала Вера.
— Она что — умерла?
— Смерть бывает клиническая, а бывает биологическая. Быть может, еще не поздно.
