— Ну что, Мишенька? Как тебе пригляделся сынок?
— Отличный парнище! — ответил я. — Как раз то, что надо.
— Выходит, моя Марточка пребольшая мастерица рожать славных детишек. — Ильинична увидела стоявшую у порога Верочку, у той было жалкое, испуганное лицо. — Веруня, подойди-ка сюда, не бойся. Погляди, какой у тебя славный братик. Ишь как грозится кулачками, по всему видать, вырастет парнем-забнякой. И уже ротик кривит, усмехается, наверное, будет насмешником.
— Мамаша, вы хотели сказать, что Иван, когда вырастет, будет юмористом или сатириком? — спросил я.
— Скажу одним словом: молодец! — ответила мать. — И мне радостно, что внучок у меня такой здоровячок и такой весельчак.
К Ивану робко приблизилась Верочка, несмело потрогала пальцем его поднятую ножку, потупила глаза и спросила:
— Живой?
— Живой, живой, Верочка, — сказала бабушка. — Каким же ему быть?
— Мама Натуся, а откуда он взялся?
— Ну как же — откуда? — весело отвечала бабушка. — Оттуда, с неба. Большая и умная птица принесла.
— А подержать его можно? — тихонько спросила Верочка. — Хоть чуточку.
— Нельзя, уронишь, — строго сказала Марта. — Верочка, ты же еще маленькая. Силенки-то у тебя мало.
— И чего там нельзя? — заступилась бабушка, завертывая Ивана в пеленку. — Можно, можно. Вот он теперь какой складненький, как куколка. Ну, Веруся, держи братика, да покрепче. А подрастешь, нянькой ему станешь.
Верочка зверенком покосилась на мать и, улыбаясь, худыми, цепкими ручонками взяла живую куколку, прижала ее к себе, задыхаясь от счастья. Немного подержала, отдала бабушке и спросила:
— А папка у него есть? Или папки у него нету?
Мы переглянулись. Не издали такого вопроса и молчали, потому что не знали, как же ответить. Тогда я посадил Верочку на свои колени, как уже однажды сажал, поцеловал ее пылавшие щеки и сказал:
— Есть у Ванюшки папка.
— А где же он?
— Я его папка. И Ванюшин папа, и твой.
— Ой, папочка! Ой, родненький! — завопила Верочка, оплетая мою шею тоненькими ручками и прижимаясь ко мне. — Я так и знала, что ты — мой папка. А где же ты так долго был?
— Да вот… все ездил. Ванюшку-сорванца разыскивал, — ответил я подчеркнуто серьезно. — Птица унесла его в лес. Так я поехал и отыскал Ванюшку.
— А ты умеешь искать, да? Умеешь?
— Так мы же вдвоем с мамой искали. Вдвоем легче.
Этот мой нарочито деловой, нарочито серьезный разговор с Верочкой развеселил и Марту, и Ильиничну, и в избе стало как-то светлее, по-семейному уютно, тепло. Верочка поверила мне и успокоилась. Теперь она нисколько не сомневалась, что тот, похожий на живую куклу, ребенок, которого она держала на руках, является ее младшим братом, и поэтому не отходила от Ивана, который уже успел уснуть на бабушкиных пуховиках. Она стояла возле него и смотрела, смотрела на сонное личико со смешно оттопыренной верхней губой, и глазенки ее блестели. Ильинична, все еще радуясь приходу гостей, собралась топить плиту и готовить обед. Нужны были дрова, и я, уже на правах зятя, взял в сенцах топор и через двор отправился в дровяной сарай, чтобы наколоть сухих березовых чурок. Следом пришла Ильинична в короткой теплой поддевочке из темного бархата, в шерстяной косынке.
— Мишенька, а я подумала: может, и не следовало бы тебе так обнадеживать девчушку? — спросила она, поправляя косынку. — Растревожил ты Верочку.
По ее серьезному лицу я понял: она заглянула ко мне только для того, чтобы поговорить о Верочке и о моем отношении к девочке.
— Это почему же, по-вашему, не следовало говорить с Верочкой?
— Да ить видал, как она, бедняжка, вся затрепетала, как тулилась к тебе, все одно как к родному.
— Так это же и хорошо! — сказал я. — Я и есть ее родной отец.
— Малая, что она смыслит. Ей скажи ласковое слово, она и поверит. А подрастет, узнает правду. Что тогда?
— Ничего она не узнает. — Я с маху расколол толстый чурбак, — Да и зачем ей узнавать? Я удочерю ее, дайте только срок, и будет она — Вера Михайловна Чазова.
— А на мое суждение, это с твоей стороны, конешно, благородно, но только пусть бы Веруся жила у меня. И она ко мне привыкла, и мне без нее будет невмоготу. — Ильинична взяла меня за руку, как бы желая сказать, чтобы я перестал колоть дрова. — Уж ты, Мишенька, не Верочке, а моей Марточке отдай всю свою жалость. Марта такая в жизни несчастная, прямо беда! То батько ее погиб, рано осиротела, а то над девичеством ее надругался какой-то мерзавец. Натерпелась она горюшка. По натуре она в меня — доверчивая, сердечная, да к тому же еще и влюбчивая. Такую только и подавай мужикам. Да ежели, не дай те бог, и ты еще ее обманешь, то этого она не перенесет. Она же дышит тобой, Мишенька…
— Мамаша, я вам уже сказал. — Я размахнулся топором и легко, со звоном, расколол сосновый кругляк. — За нас с Мартой не тревожьтесь.
— Мать без тревоги не может жить, — сказала Ильинична и задумалась. — Оно нынче как у молодых бывает? Чуть что — сбежались, ноченьки две-три поспали вместе и, глядишь, разбежались. А из всего этого на свет божий появляется дитё.
— У нас с Мартой так не будет.
— Дай-то вам бог счастья.
— Мы решили жить по-людски, как полагается, — заговорил я, отложив топор. — Правда, первые шаги всегда трудные. А тут еще я по своей дурости свернул с дороги, бросил все готовое и умчался искать чего-то. И ничего не нашел, вернулся. Теперь с этим все покончено. Есть у меня семья, Марта, дочурка Верочка, сынишка Ваня. Чего еще нужно? А Верочка, когда станет Чазовой, может, ежели сама пожелает, проживать у своей
