А это письмо… Оно пришло в числе других, вместе с конвертом от Мортонов и двумя посланиями от читателей. Разглядев женский почерк, я ожидал, что там будет очередное признание в любви, и поздно сообразил, что письмо написано по-русски.
«Здравствуй, Эмиль, или, как тебя теперь зовут, Максимилиан! Пишет тебе твоя сокурсница Настя Мельник. Я очень рада была услышать о тебе хорошие новости. Ты меня помнишь? Я, признаться, часто вспоминала о тебе — ты был очень не похож на остальных наших мальчишек. Но я верила, что рано или поздно ты прославишься — и не ошиблась в тебе. К сожалению, я, как и ты в школьные годы, не знала, что ты — гот самый Мортон, Хранитель Тайны. Думаю, так было нужно. Но теперь ты стал самим собой и даже знаменит. С тобой многие хотят переписываться, но, надеюсь, ты ответишь на мое письмо и, более того, — надеюсь, ты примешь мое приглашение. Этим летом я с родителями еду на поклонение к Синему Камню в Переславль-Залесский и хочу пригласить тебя с собой. Заодно я покажу тебе Россию, и мы отлично проведем время. Ручаюсь, у тебя ни разу не было таких каникул, какие устрою тебе я…»
Дальше читать я не смог — свернул и сунул обратно в конверт. Не только потому, что написано было это письмо моей первой школьной любовью. Просто Анастасия Мельник… Как бы вам это сказать… Она, конечно, красивая девушка, и я до сих пор любуюсь на ее фотографию в памятном адресе, но это письмо было написано именно Максимилиану Мортону. Пока я был Эмилем Графом, я был ей неинтересен, а стоило ей узнать правду о моем происхождении, как все переменилось.
Но почтовый ворон все еще топтался на окне. Ответ можно было отправить с ним. И я выдрал из блокнота лист.
«Здравствуй, Настя, — начал я на полузабытом уже русском языке — на нем мы писали сочинения в Неврской Школе Искусств, а это было больше трех лет назад! — Меня очень обрадовало твое письмо, но, к сожалению, принять приглашение не могу. Дело в том, что, как мировая знаменитость, я уже расписал свое лето по часам. Сначала мне предстоит визит в Инквизиторский Совет, потом я обещал навестить своих приемных родителей Графов, затем меня ждут в гости мои новые родственники Мортоны, а в конце лета мне обещали устроить поездку в Шотландию на охоту за тамошними водяными лошадками. И это не считая официальных приемов и пресс-конференций. Так что к Синему Камню я смогу вырваться не раньше Святочных Каникул. До встречи. Макс Мортон».
Послание получилось излишне сухое и хвастливое, но на это и был расчет. Пробежав глазами письмо — а вдруг там вкрались ошибки? — я запихнул его в Настин конверт и прикрепил к лапе почтового ворона. Тот обиженно каркнул, нагадил на подоконник в знак протеста и улетел.
Мой расчет оправдался — больше Анастасия Мельник мне не писала.
Вот так незаметно прошли полтора месяца. Наступила весна. С каждым днем становилось все теплее, мои Жаравь-птицы в живом уголке перелиняли и каждый день танцевали в своей вольере, оглашая живой уголок и лекционную аудиторию гортанным курлыканьем. Иногда их крики даже мешали мне читать лекции. Проснулись от зимней спячки аспиды, змеи, Скарапея и фараонки, все они весело плескались в аквариуме. Предчувствуя приход мая, вилы и албасты теперь не давали мне спать, голося часов до трех ночи. У единорога Дымки характер испортился окончательно. Теперь он слушался девушек, только если меня не было рядом — его подруга ждала потомства, и самец бешено ревновал ее ко всем существам мужского пола. Пришлось даже отсадить козлерога, потому что Дымка однажды здорово избил его копытами.
Весна действовала и на людей. У семикурсников уже невозможно было вести уроки: без пяти минут выпускники с тоской пялились в окна на очистившиеся от снега и понемногу зеленеющие поля и одетую в вуаль свежей листвы рощу. В пруду сошел лед, и теперь можно было мечтать о прогулках при луне. Я сам видел, как однажды там гуляли Лилита и Спурий. Поскольку была ночь полнолуния, Спурий был в облике волка. Он, как щенок, скакал вокруг Лилиты и выл. Среди школьников тоже участились появления влюбленных парочек, а почтовые вороны, увешанные любовными посланиями, как майское дерево дарами, важно расхаживали по школе. Мы, учителя, старались, как могли, гасить чрезмерный любовный пыл своих подопечных — во-первых, потому, что приближались экзамены, а во-вторых, совсем скоро должен был состояться Праздник Бельтан.
В разных странах его называют по-разному. Это и Первомай у русских, и День Живы у славян, и Бельтан кельтов и галлов, и собственно День Весны и Любви. Как и в Хеллоуин, в этот день можно все. И даже мы, взрослые, в этот день должны отбросить серьезность и просто-напросто веселиться. Целые сутки — от первого луча солнца первого мая до первого луча солнца второго мая — будет веселье. Ибо уже на другой день начнется подготовка к экзаменам. За полтора месяца школьники должны обновить свои знания и сдать экзамены, чтобы ко Дню Летнего Солнцеворота разъехаться по домам.
До Бельтана оставалась какая-нибудь неделя. Я коротал время, прогуливаясь в школьном парке и ломая голову над тем, как облегчить жизнь моим зверям. Несмотря на обещания министра образования о помощи, слова так и остались словами, и я уже решил, что на время школьных каникул переселю часть зверей в вольеры на территории парка. Я даже обнаружил укромный уголок: если затянуть его сеткой, можно будет перевести туда козлерога. А в кустах живокости получится отличное логово для волков. Дело было за малым — уломать нашего завхоза и бригаду брауни, чтобы они поделились со мной сеткой.
Меж стволов мелькнула тень. В школьном парке не так уж много тенистых уголков — деревья здесь растут ровными рядами, дорожки посыпаны песком, а кусты высажены строго по плану. Поэтому я издалека узнал Арысь-поле.
— Добрый день! — крикнул я, и чудовище подбежало ко мне.
Правду сказать, я вздрогнул, когда она резко села передо мной. Полгода назад, когда Спурий по снегу тащил меня на помощь раненой Арыси — тогда я еще не знал, что ее ранил Даниил Мельхиор, пытаясь добыть кровь для своих черномагических опытов, — я в ночи не успел ее рассмотреть. А теперь видел перед собой жуткую помесь волка, крокодила и человека, закутанную в грязную рванину. На ее груди и правой руке-лапе еще виднелись шрамы, оставленные ножом Даниила-Мигуна.
— Как вы себя чувствуете? — спросил я. — Раны не болят?
Арысь помотала головой. Говорить по-человечески она не могла — не то строение гортани. А телепатией в мире мифических существ владеют единицы.
— Вы просто гуляете? — задал я наводящий вопрос.
Она помотала головой.
— У вас какое-то дело? — Я вспомнил, что Арысь была ранена, когда прибегала к сыну повидаться.
Чудовище кивнуло.
— У вас дело в школе? К сыну?
Новый кивок.
— Я могу вас проводить?
На этот раз Арысь задумалась, а потом встала и сделала лапой жест — мол, прошу.
И мы направились к парадному входу в школу, где перед ступенями на вымощенном плиткой плацу стоял памятник Семерым Великим Магам. Сперва Арысь-поле шла на задних лапах, но быстро обнаружилось, что при этом она на три головы выше отнюдь не мелкорослого меня, и чудовище опять встало на все четыре.
