Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 121
Наконец-то он глянул меня в расстройстве:
– Астероид, который наверняка должен был поразить нас, отвратила в сторону коллективная воля тысячи молившихся, чтоб было даровано нам больше времени для совершенствования наших умов для жизни в трехмерном мире. Только день наш и час наш теперь почти пробил! И на сей раз нам не отвратить его. Мы приветствуем его радостной песней из глоток наших. Мы воспоем занавес, скрывающий эту жизнь. Мы уже сейчас воспеваем конец ее.
– Может, вы вернетесь к воспеванию утречком? Некоторые из нас пытаются поспать. А коль скоро вы предаетесь этому, то не смогли бы вы петь что-нибудь не из Фила Коллинза? Разве мы и без того не довольно настрадались сегодня?
– Слова значения не имеют! Только радость, что вызывается песней! Мы храним их как источники, аккумуляторы радости. Мы заряжены почти полностью и готовы в путь! Разве не так? – воззвал он к своим людям.
– Готовы в путь! – рявкнули те в ответ, слегка покачиваясь и не сводя глаз со звездного неба на его лысине.
– Готовы в путь, – безмятежно повторил Старшой Бент, сплетя пальцы рук на своем плоском животике. Наколки на голове сияли в темноте, а вот звезды на костяшках пальцев ему кололи простой черной краской, когда он в тюрьме сидел. Два года отсидел за то, что учинил со своей женой и ее детьми от ее прежнего замужества. Однажды он почти все лето продержал их взаперти на чердаке, давая по чайной ложке воды, чтоб рот сполоснуть, утром и по одному вафельному печенью на всех вечером, заставляя весь день составлять карту планетных орбит. Если кто-то один пререкался или отлынивал от участия в «занятиях», другим приказывалось пинками привести ее или его к послушанию. Однажды вечером жена сбежала от него, когда он позволил семейству выйти из дому для наблюдения за звездами. Полиция бросила его в кутузку, но он там долго не пробыл. Обрушился с воззванием, мол, по первой поправке к Конституции имеет право исповедовать свою религию, что, очевидно, предусматривало морить голодом и издеваться над теми последователями, кто не пел его гимны в верной тональности. Что еще хуже, падчерицы вновь присоединились к нему, как только он оказался на свободе. Теперь они преданные сестры этой веры. Они и сейчас стояли у него за спиной, стройные и прелестные под своими нарядами с колпаками, и обе так и сверлили меня недобрыми взглядами.
Пока Бент распинался, внимание мое отвлекли трое тупиц, сидевших на корточках над м-ром Уолдмэном. Воспользовавшись моментом, они вновь принялись паковать его. Я услышала шелест серебристой фольги и опять наступила на материю, прежде чем они успели сотворить из нее кокон.
– Только попробуйте продолжить свое занятие, ребятки, и апокалипсис настанет для вас куда скорее, чем вы думаете, – предостерегла я их.
Молодцы нервно глянули на Старшого Бента, и через секунду тот сделал жест своей длиннопалой рукой. Три молодца встали и крадучись отошли от тела.
– Вы что, Ханисакл, считаете, что кто-то отсидит по нему шиву?[97] Жена мистера Уолдмэна умерла. Сын его в морской пехоте, служит где-то в зарубежной части света и, возможно, еще немало месяцев не услышит про кончину своего отца. А если и услышит, то, возможно, никогда не вернется опять в Боулдер. Тягостные дожди только начали выпадать. Их будет больше, уверяю вас!
– Их будет больше, – повторил малый, похожий на Христа. Он теребил пальцами большую золотую астролябию у себя на шее. – И мы единственные, кто готовы к этому. Мы единственные, кто знаем, чему суждено…
Но тут Старшой Бент коротко взмахнул длиннопалой рукой, и малый заткнулся. Потом Старшой продолжил:
– Разве не следует кому-то почтить его жизнь? Разве любой ритуал не лучше, чем никакого вообще? Принесет ли это хоть какой-то вред? Если когда-нибудь его сын вновь появится в Боулдере, утратившая душу плоть будет здесь, и он сможет оплакивать ее, когда ему заблагорассудится. – Он помолчал, а потом сказал: – Или вы могли бы взять его. И как же вы отметите его кончину, Ханисакл? Отсидите по нему шиву? Вы хотя бы знаете, как?
Тут он меня подловил. Мне это не понравилось, но мне надо было о своих мертвых позаботиться.
– Ну… – промямлила я, – по крайней мере, умерьте звук. Там, на той стороне, ребенок уснуть не может.
– Вы должны петь с нами! Нельзя вам нынче ночью одной быть, Ханисакл. Идите садитесь. Не оставайтесь наедине с самой собой. Не бойтесь. Знаете, страх хуже боли. Избавьтесь от своего. От вашего страха дождя. От вашего страха смерти. Для всех нас уже слишком поздно любить друг друга и быть счастливыми… даже здесь, коль скоро пишется последняя глава человечества.
– Нет, спасибо. Если все мы стоим на выходе, то я хочу окончить жизнь в здравом уме, а не обнаряженной в юбку из металлической простыни и распевающей на свой лад величайшие хиты Фила Коллинза. Есть такая вещь, как смерть с достоинством.
Он одарил меня грустной, жалостливой улыбкой и сложил кончики пальцев вместе жестом, который напомнил мне о Споке[98], а вспомнив о Споке, я опять загрустила. Мы с Йоландой обе со страстью лесбиянок сохли по Закари Куинто[99].
Старшой Бент отвесил мне поклон и отвернулся, зашуршав своим серебристым балахоном. Трудно всерьез воспринимать мужика как духовного вождя, когда он шляется повсюду в чем-то похожем на платье для выпускного, сшитом из алюминиевой фольги. Молодцы, и тупица, и малый с «пегой кожей», вновь присели к телу м-ра Уолдмэна, но тот, что был похож на Христа, бегал пальцами по своим желтым локонам и сделал полшага поближе ко мне.
– Если б вы знали, что мы узнали, – зашептал он. – Вы б умоляли нас принять вас. Мы единственные, кто были готовы к тому, что сегодня случилось. Сообразительная девушка подумала бы об этом. Сообразительная девушка спросила бы себя, что еще нам известно… что ей не ведомо.
В словах его было много зловещего, но когда он с трагическим шуршанием повернулся, чтобы уйти, то наступил на иголку и завопил вовсю писклявым голоском, что испоганило весь эффект. Я смотрела, как он хромал прочь, – и тут какое-то движение, блик света, попалось мне на глаза, привлекло внимание, и я глянула вокруг.
Оказалось, это Андропов – у себя в квартире на первом этаже. Стоял за стеклом с керосиновой лампой, разглядывая нас. Разглядывая меня. От того, как он разглядывал, у меня живот подвело.
Он поднял к стеклу лист фанеры и исчез за ним, а я услышала, как он принялся бухать молотком. Он зашивал окна, отгораживая Мартину и самого себя от остального мира.
Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 121
