Ну да хватит об этом. Тряхнув головой, Харальд вернулся мыслями к настоящему и подозвал к себе невысокого молодого хирдмана с длинными и пушистыми, на зависть любой девушке, светлыми волосами.
– Слушай меня, Тьяльви! Сейчас ты возьмешь Флоси с сыновьями, – Харальд кивнул на сухенького мужичка в рубахе из грубой некрашеной шерсти, окруженного тремя рослыми юношами, – и подбери еще человек сорок, помоложе. У каждого должен быть лук или не меньше трех метательных копий. Я распорядился взять их с запасом. – Он кивнул на несколько вязанок сулиц, лежащих на земле. – С этими людьми ты встанешь позади строя. Место здесь ровное и открытое. Когда начнется, веди своих в обход и напади на норвежцев сбоку и со спины. Не ввязывайтесь до времени в ближний бой, действуйте стрелами и копьями.
– Звучит не слишком-то достойно, – криво ухмыльнулся Тьяльви.
– Когда станешь хёвдингом, будешь рассуждать, что достойно, а пока делай что говорят. Скажи людям, я на них рассчитываю. И никто не останется без награды… из тех, кто уцелеет, – пробормотал Харальд почти про себя, когда Тьяльви отошел.
Впрочем, каждый из пришедших на это поле отлично знает, что у него лишь две возможности: либо остаться в живых, либо погибнуть. Но в том и в другом случае, как учит старая притча, надлежит рубить мечом обеими руками, не щадя себя, так что разницы никакой.
В свой отряд Тьяльви отобрал бедняков или молодых парней, которые еще не бывали в походах и даже не обзавелись шлемами («шапка валькирии», как их называют скальды, удовольствие недешевое), зато имели резвые ноги и острый глаз. Вскоре позади строя щитоносцев и копейщиков собрался разношерстный отряд сплошь из рыбаков и земледельцев. Возглавлявший их Тьяльви в своей красной рубахе и начищенном шлеме смотрелся как яркий мак среди прошлогодней стерни. Чем не хёвдинг?
– Подошли к берегу! Высаживаются! Высадились! – время от времени разлетались по войску вести от гонцов.
Но и высадившись благополучно на берег, Хакон не спешил посылать своих людей в наступление.
– Уснули они там, что ли? – ворчали истомившиеся ожиданием хирдманы и ополченцы.
– Штаны мокрые меняют.
– Да сколько ни меняй, все равно обмочатся со страху.
– Их конунг молится своему богу. А это дело долгое, я в Бьёрко видел.
– Идут!
Наконец норвежцы показались у входа в долину. Строй растекался, как вода, прямо с ходу вытягиваясь в стену щитов. Олав только выругался, глядя на это: его, часто меняющей состав, дружине о такой выучке оставалось лишь мечтать. По рядам данов прошло движение: люди надевали шлемы, поднимали стоявшие у ноги щиты, в последний раз проверяли оружие.
Приблизившись на расстояние полета стрелы, войско Хакона замерло, словно давая врагу время себя рассмотреть и устрашиться этой молчаливой мощи. Харальд отметил обилие стягов знатных людей: видимо, его зять Эйрик в это лето не нападал на норвежские берега, дав Хакону возможность сохранить войско в целости. Подвел дорогой родич… А ведь часть людей Хакон еще оставил охранять корабли.
Из рядов противника вышли несколько воинов, прикрывавших щитами рослого человека в синем плаще. Его лицо было гладко выбрито, голова непокрыта: богато отделанный золотом шлем с узорчатой личиной он нес на сгибе локтя. Над его головой трепетало белое шелковое знамя с изображением воина, поражающего мечом жуткого змея. Все думали, что здесь изображен древний герой Сигурд, убивающий дракона Фафнира, и только сам Хакон знал, что это святой Георгий, поражающий совсем другого гада.
Навстречу им из рядов датчан вышли телохранители Горма. Сам конунг не торопясь шагал рядом со своим знаменосцем. Остановившись на половине пути, он первым, как и надлежало хозяину, окликнул пришельцев:
– Кто вы такие и зачем пришли на мою землю с оружием и под боевыми стягами? Чего вы здесь ищете?
– Ты знаешь меня, Горм, сын Хёрдакнута, – надменно отозвался хозяин золоченого шлема. – Я – Хакон, сын Харальда, конунг Норвегии. Нетрудно было бы тебе догадаться, кто пришел, после того как за одно лето ты и твой новый родич Олав, конунг Южной Ютландии, дважды нанесли мне оскорбление! Ты позволил Олаву отнять у меня твою дочь, обещанную мне в жены. Я, как подобает христианину, готов был простить вас и принять другую жену, равную ей по роду и достойную моего положения – дочь самого Олава. И тоже получил согласие родичей девушки, обручился с ней при посредстве моего ярла, но на сей раз ее предательски, как викинг, отнял твой сын Харальд! Или вы думали, что я разиня и увалень, которого всякий может оскорблять как пожелает! Что я позволю говорить обо мне, что с меня любой желающий хоть штаны может стащить? Никогда этого не допустит сын моего отца! Но я готов сохранить тебе жизнь, Горм, и даже не стану подвергать твою землю разорению, если вы вернете мне невесту со всем приданым и вирой за нанесенную обиду.
– Так какую же невесту ты хочешь получить? – Горм поднял брови. – Первую или вторую?
– Я хочу увидеть их обеих и выбрать ту, которая мне придется по нраву.
– Моя дочь уже замужняя женщина, купленная даром и словом, твой ярл знает об этом, ибо присутствовал на свадьбе. Дочь Олава еще в девушках, но видишь ли… – Горм помедлил, мучая своего собеседника. – Несколько дней назад мы разом овдовели – я и мой сын Харальд. Мы еще не решили между собой, кто из нас посватается к дочери Олава, но уж никому другому мы ее не отдадим. Об этом и речи быть не может.
– Скажу тебе честно, Горм, сын Хёрдакнута: я не был такого низкого мнения о тебе, чтобы ждать, что ты примешь мои условия, – усмехнулся Хакон. – Пусть Бог рассудит, кто из нас достойнее. Готовьтесь к смерти.
– Тогда прощай, Хакон, сын Харальда, – учтиво кивнул Горм. – Когда бы ни случилось нам умереть, после смерти мы уже не встретимся. Но если ты передумаешь и придешь стучаться в ворота Валгаллы, я, так и быть, замолвлю за тебя словечко: сын Харальда Прекрасноволосого всегда будет этого достоин, ибо носит титул конунга от рождения. Тебе перед отцом не будет стыдно, что ты поклонился какому-то чужому британскому богу?
Хакон поджал губы в досаде, потом сказал, как выплюнул:
– Да смилуется милосердный бог над вашими душами, язычники!
– Конина-то была вкусная? – крикнул кто-то из ближних рядов Гормовой дружины, и все засмеялись.
По всем Северным Странам известен был рассказ, как норвежские бонды на йольском пиру силой принудили своего конунга-христианина поесть жертвенного мяса.
Плюнув в гневе, Хакон вернулся к своему войску. Стена щитов раскрылась, принимая его, и сомкнулась вновь.
– Ну, теперь-то наконец начнется, – проворчал бородач справа от Харальда.
– Пора бы, а то еще обед пропустим! – поддержал его другой голос, молодой и звонкий.
Харальд ухмыльнулся. Он стоял во втором ряду, вооруженный секирой на длинном древке – это оружие, хорошо подходившее к его высокому росту, длинным рукам и ногам, он любил более других. Меч Синий Зуб висел у бедра.
