— Я знаю, кто нарисовал картину, его зовут Форбс.
Женщина посмотрела на Грейс. Потом взглянула на картину, которую та принесла с собой.
— Прошу вас подождать одну минуту. — С этими словами она исчезла за шторкой, и Грейс услышала, как она обращается к кому-то: — Не могли бы вы подойти сюда, дорогая, у нас посетитель, с которым, по-моему, вам необходимо увидеться. — Грейс разобрала подпись в левом нижнем углу второй картины. Она гласила: Луиза Блэкстафф.
Ной помог своей бабушке выйти из автомобиля и поддерживал ее, пока они шли к магазину. Внутри их ждала Виола Гластонбери, опираясь на устройство в виде рамы для опоры при ходьбе. Увидев их, она оттолкнула раму и сделала шаг вперед, протянув левую руку. Луиза взяла ее обеими руками, и обе женщины замерли, молча глядя друг на друга. Наконец лицо Луизы, подобно верно взятой ноте, осветилось ласковой улыбкой.
— Виола, вот и ты. А я уж думала, что никогда не найду тебя.
— Твои картины ни разу не выставлялись на продажу, — рассказывала Луизе Виола. — Но потом появился этот молодой человек. О, он был очень настойчив, ему непременно хотелось приобрести картину. «Для близкого друга», — так он сказал. Он был красив и очарователен. — Она с улыбкой повернулась к Грейс. — И он отзывался о вас с такой любовью! Я не собиралась расставаться с картинами, с этой в особенности, но потом он сказал мне, что вы родом из Нортбурна, что вы знаете их всех, и ее тоже. — Она взглянула на Луизу. — Поэтому я позволила ему унести картину с собой, дорогая, и с тех пор я ждала тебя. — Она накрыла своей рукой руку Луизы.
Они пили чай в гостиной Виолы в задней части дома.
— Розовые лепестки, — проговорила Луиза, поднося к губам чашечку из китайского фарфора. Грейс обратила внимание на ее дрожащую руку, которая все еще оставалась красивой: темно-синие вены, просвечивающие сквозь пергаментную кожу, длинные сильные пальцы, — рука, которая нарисовала эту картину.
Ной стоял у окна, глядя в крошечный сад у задней стены дома. Когда он повернулся, на щеках его горел лихорадочный румянец, а глаза были полны слез.
— Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня, всех нас? Какой же семьей мы были для тебя, мы, которые должны были носить тебя на руках? И почему ты ничего не сказала мне? Почему не заставила меня обратить внимание на происходящее? — Он сделал шаг вперед и опустился перед ней на колени, взяв ее руку в свои. — Почему ты оставила последнее слово за ним?
— Ах, Ной, дорогой мой, временами ты так похож на него: сплошные громы и молнии. Объясни мне, пожалуйста, почему ты считаешь, будто в том, что со мной произошло, есть твоя вина?
— Я не видел тебя.
Луиза улыбнулась и медленно, с трудом покачала головой.
— Но, милый мой Ной, я видела тебя. Я потеряла твоего отца, моего Джорджи, но у меня оставался ты.
— Но ты отказалась от всего. От своей работы, — он взглянул на Виолу, — от своей подруги… Оказывается, из вас двоих с дедушкой именно ты была настоящим художником, тем не менее, ты позволила унизить и растоптать себя…
Луиза прервала его.
— В конце концов, это был мой выбор. Другое дело, правильным он оказался или нет. Я была рядом со своими детьми, когда они выросли. — Она обернулась к Виоле. — Но как же, дорогая моя, я скучала о тебе.
Грейс и Ной вышли в садик на заднем дворе, оставив женщин вдвоем, чтобы они могли поговорить.
— Обычная история, — заявила Грейс, отфутболив в пруд подвернувшийся под ногу камешек. — Растраченные впустую женские судьбы.
Ной взглянул на нее, и в глазах его притаилась улыбка.
— Ну вот, Грейс, ты сама сказала это.
Наступило воскресное утро. День обещал быть жарким, но пока погода оставалась терпимой и солнечные лучи с трудом пробивались сквозь утреннюю дымку. Грейс шагала через Кенсингтон-гарденз по направлению к Гайд-парку, и на шее у нее болталась «Лейка». Она направлялась в галерею, где помогала организовать ретроспективную выставку работ Луизы. А затем ей предстояла встреча с Ноем, который прилетал из Канады на открытие.
Она шла вдоль Роттен-роу, когда вдруг замерла на месте и принялась напряженно вглядываться во что-то на земле впереди себя. Она присела на корточки и поднесла камеру к глазам. Потом попятилась, по-прежнему сидя на корточках, в лучшем стиле казацкой плясовой, и нацелила объектив на кучку конских каштанов и на бабочку, золотисто-оранжевые крылышки которой трепетали в струе пара, исходившей от кучки. Мгновением спустя прозвучал автомобильный клаксон, и бабочка упорхнула, но Грейс уже успела сделать свой снимок.
Выпрямляясь, она улыбнулась про себя и подумала: «Знаешь, Нелл Гордон, а ведь ты никогда не сумела бы поймать бабочку».
Благодарности
Приношу свою искреннюю благодарность Джо Фрэнку, сотрудникам агентства А. П. Уатта, Александре Принг и Мартину Маккарти, а также всем сотрудникам издательства «Блумсбери», оказавшим мне замечательную помощь и поддержку.
Я чрезвычайно признательна Гарлинде Бербек, Питеру Клаэссону и Альфу Уэйхеду за наши содержательные беседы о фотографии. Джону Коббу с любовью — за помощь. Огромное спасибо Гарриет Коббольд, Джереми Коббольду, Ларсу Хьорну и Анни Хьорн, которые прочли мой труд, помогли советом и выслушали меня, а также Салли Монтемэйор за ее помощь абсолютно во всем.
