Нормандия, осень-зима 912 года – весна 913 года
Она не смогла убить Таурина, и все же он исчез из ее жизни. Когда Гизела проснулась на следующее утро после рождения ребенка, его место пустовало. Не было его и рядом с Руной, когда та вернулась в дом.
Принцесса удивленно посмотрела на подругу, но та ничего не сказала. Руна склонилась к малышу, взяла его на руки и прижала к груди. Кроха еще ни разу не закричал, только тихонько кряхтел – такие звуки могли бы издавать животные, но не люди.
Гизела откинулась на лежанку. Не то чтобы ей не хотелось полюбоваться ребенком. Она уже не боялась того, что увидит в малыше Тира. Дитя было маленьким и нежным. Не то что Тир.
Но у принцессы не было сил.
– Ты должна покормить сына, – сказала Руна.
Гизела не шевельнулась, и Руна сама сдвинула в сторону ворот ее платья, обнажая грудь. Прохладный ветер обвевал ее кожу. «Наступает зима, – подумала Гизела. – Еще одна зима. Опять зима».
– Он выживет? – встревоженно спросила она.
– Ну конечно! – воскликнула Руна. – Ты только посмотри, какой он сильный. Маленький, но сильный!
Принцесса почти не чувствовала веса крошечного тельца. Оно было таким легким, таким мягким, таким нежным. А аромат, доносившийся от его темечка? Самый сладкий аромат на свете… Но когда ребенок начал сосать, у Гизелы заболела грудь. Тянущая боль отдавалась внизу живота, и она почувствовала, что у нее стало мокро между ног – она вновь истекала кровью. Или, может, это молоко проступило у нее между ног, молоко, которым она кормила малыша? Возможно, ее сил не хватит на то, чтобы спасти двоих, и она выкормит это дитя, но сама погибнет.
– А Таурин? – спросила принцесса. – Таурин жив?
– Он ушел. – Руна отвернулась и немного помолчала. – Вернулся в Лютецию, – добавила она.
Ее голос предательски дрогнул. Это оттого, что Таурин мог вернуться на родину, а она нет? Но потом Руна посмотрела на ребенка. Улыбнувшись, она снова вдохнула его прекрасный запах и почувствовала, какой он – теплый, мягкий, нежный, невинный.
Руна расправила волчью шкуру и разложила на ней инструменты, иголки и посуду, а затем связала все это в узел.
– Что ты делаешь? – опешила Гизела.
– Нам нужно уходить, – заявила норманнка. – Мы перебили много франков, но я не уверена, что никому не удалось сбежать. Если известие о том, что мы живы, дойдет до Адарика… или до Гагона… нам не поздоровится.
Ребенок зачмокал. Гизела вздохнула:
– Но куда нам идти? Я ведь не могу…
– Мы отправимся в путь не сейчас, – успокоила ее Руна, – а только завтра. Я пойду на охоту. Тебе нужно много есть, чтобы набираться сил.
Без лишних слов Руна вышла из дома.
«Как странно, – подумалось Гизеле, – что она отправляется на охоту именно сейчас. Разве она не только что пришла? Где же она была утром?»
Но когда Руна вернулась, Гизела уже спала, а потом принцесса забыла спросить подругу об этом.
Когда они отправились в путь, ребенка несла Руна. Они медленно продвигались вперед – приходилось все время останавливаться, чтобы Гизела могла отдохнуть. Она уже не теряла так много крови, но молока было мало. Его хватало, чтобы немного успокоить ребенка, но не настолько, чтобы малыш мог насытиться.
Ребенок часто плакал, и тогда Гизеле казалось, что у нее голова лопнет от этого крика. А вот Руне плач не мешал – для нее этот звук означал не только голод, но и желание жить.
В первые два дня она заворачивала малыша в ткань, теперь же прижимала его голым к своей груди, кутаясь в меховую накидку. Гизела не понимала, зачем она так делает.
– Разве не нужно пеленать младенца, чтобы он развивался, как положено? – неуверенно спросила она.
Но Руна покачала головой:
– Главное, чтобы малышу было тепло, а никакая тряпка не согреет его лучше моей кожи.
Гизела была рада тому, что Руна оберегает ее дитя. Сама она не сумела бы этого сделать. С каждым шагом, отдалявшим ее от привычного селения, ей становилось все холоднее.
Принцесса смотрела на крошечное создание, зная, что не должна падать духом. Нужно было идти, пока они не окажутся в безопасности, там, где ребенок сможет вырасти. Но Гизела все еще чувствовала неуверенность. Что, думала она, сулит им будущее? Увидит ли она когда-нибудь Лан? Увидит ли Лан ее ребенок? Девушка почувствовала желание опуститься на мягкий мох и заплакать. Она не хотела идти дальше. Она не могла идти дальше. Еще одна зима вдали от родины… Это уже слишком.
Руне становилось все труднее уговаривать Гизелу идти вперед. Все медленнее были ее шаги по палой листве.
Жалобно хныкал малыш, свистел ветер.
– Я умру, – шепнула ветру Гизела. – Не сегодня, но скоро.
Они провели ночь в зарослях камыша. На следующее утро принцесса была еще жива. «Я не умру и сегодня», – подумала Гизела.
Как и раньше, они пошли вдоль берега. Потом Руна свернула в сторону, удаляясь от моря.
Гизела думала о том, почему ее подруга приняла такое решение – потому ли, что вид моря вызывал в ней тоску по родине, или же северянка предполагала, что дальше от берега растут леса, которые смогут защитить их от ветра, непогоды и враждебных взоров?
Руна прижимала к себе ребенка, и Гизела часто слышала, как она говорит ему:
– Ты справишься. Ты должен жить.
Но слова не заменяли молока, и Гизела волновалась из-за того, что умрет не только она, но и ребенок. Она не говорила о своих опасениях, убеждая саму себя в том, что Руна этого не допустит.
И когда вечером вдалеке показалась деревня, Гизеле почудилось, что селение было там не случайно. Это Руна призвала его силой своей мысли.
– Слава Богу! – пробормотала принцесса, опускаясь на колени.
– Надеюсь, они не сразу нас прогонят, – с сомнением протянула Руна.
Люди, которые вышли поглазеть на двух путниц, смотрели на них недоверчиво, но беззлобно. Гизела всего этого уже не видела. Едва они вошли в деревню, как она потеряла сознание.
