У метро девушка попросила водителя остановиться. Лайонелу она скинула эсэмэску и предупредила, что приедет немного позже. Сперва ей хотелось сделать одну вещь.
Невский проспект походил на муравейник, люди стройной колонной шли в одну и в другую сторону по заснеженному тротуару. Катя дошла до «Пассажа»[16], проникла за стеклянные двери, уточнила у охранника, где ей найти нужную секцию, и подошла к молодому мужчине, сидящему в углублении стены, напоминающим тесную кладовку. На откидном столике, которое служило и дверью и загородкой, белел лист с расценками и примеры удачных работ.
Катя вынула из кармана открытый блестящий замок в виде сердца и положила перед мужчиной. Много лет назад, когда играла на квартире бабы Вали, она нашла его среди инструментов ее покойного мужа, долгое время проработавшего на заводе резчиком по металлу. Бабушка, когда заметила ее находку, сказала: «От него нет ключа, ничего на него не запирай, а то потом никогда не откроешь». Замок пришелся девочке по душе, но просить его у бабы Вали она стеснялась. А однажды та сама предложила его забрать.
Гравер скучающе взглянул на девушку:
— Что будем писать?
* * *
Йоро носился по коридору с мячом, дубася им в двери, стены, подкидывая до потолка и сшибая свечи в канделябрах. Грохот стоял на весь второй этаж.
Лайонел в черном халате вышел из спальни и едва успел поймать летящую в него резиновую слюнявую тарелку — то, во что оборотень своей пастью превратил мячик.
Волк высоко подпрыгнул, прямо в полете принял человеческое обличье, а приземлившись на корточки, радостно сообщил:
— Вильям повезет меня домой!
— Чудесная новость, — обронил Лайонел и посмотрел на дверь, ведущую в комнату брата. Они не разговаривали. О переезде Кати и ее скором обращении в новую «веру» Вильяму сообщил Йоро.
Мальчик понизил голос до шепота:
— Он сказал, ему нужно уехать.
Лайонел кивнул. Это был наилучший, наипростейший и, как он надеялся, временный выход.
— Ты огорчен? Ты хочешь, чтобы он остался? — стал допытываться Йоро.
Молодой человек не ответил и, швырнув ему мяч, направился в свой кабинет. Сидя в кресле перед разложенными на столе печатями, Лайонел глубоко задумался. Ему следовало отпустить брата, на сколько тот сам пожелает, даже на целое столетие, если Вильяму это нужно, но что-то мешало протянуть руку к золотой печати с цифрой сто. И смотреть на нее не хотелось.
Дверь приоткрылась, в кабинет вошел брат, одетый в потертые синие джинсы и серо-белый свитер. Взгляд изумрудных глаз устремился на стол с печатями, уголки губ насмешливо приподнялись.
— Три года, — произнес Вильям, приближаясь к столу.
Лайонел взял «Вольную», сделав вид, будто читает текст, уведомляющий о свободе вампира, виданный им уже тысячи раз. На самом же деле он думал о том, как всегда потакал и потакает своим желаниям. Будь то красивая вещь, женщина или безрассудная, жестокая девчонка, готовая разделить с ним бессмертие. Он так привык всегда лучше других знать, что ему и всем остальным делать, чувствовать, думать, а сейчас был растерян и неуверен.
— Я все еще тут, — напомнил о себе брат и повторил: — Три года.
Лайонел положил «Вольную» перед собой, взял со стола золотую свечу, наклонил над листом и налил две лужицы воска. Затем уколол подушечку указательного пальца тонкой иглой и выдавил на одну из золотых восковых клякс алую каплю крови. На миг он замешкался, поднял глаза на стоявшего перед ним брата, а потом решительно взял свою личную печать — миниатюрную статуэтку золотого ягуара, украшенную черными и желтыми бриллиантами, и вдавил в воск. Появилось изображение ягуара в прыжке, перемахивающего через лунный серп и держащего в оскаленной пасти скипетр. После молодой человек взял третий, из длинной череды, серебряный прямоугольник и поставил еще одну печать. Герб Санкт-Петербурга застыл в воске, а с ним надпись на ленточке в самом низу — «6 месяцев».
— Полгода, и ни минутой больше, — произнес Лайонел и переместил документ на край стола.
Вильям не взял «Вольную», а с усмешкой осведомился:
— А что, если я перееду отсюда совсем, под покровительство другого вампира?
Лайонел откинулся на спинку кресла.
— Думаешь, кто-то захочет из-за тебя ссориться со мной?
Брат горестно кивнул.
— Конечно нет, какая глупость. — Он взял бумагу и повернулся к двери.
Лайонел смотрел ему вслед и понимал, что если сейчас ничего не скажет, отпустит вот так, то не скажет уже никогда. Шесть месяцев пройдут, а пропасть между ними, однажды прекратившая расти, увеличится еще больше.
— Вильям… — начал молодой человек, сцепив пальцы в замок. Брат обернулся.
Когда молчание до неприличия затянулось, пришлось признаться:
— Я просто не знаю, что сказать.
— Ты заболел? — с легким сарказмом уточнил Вильям.
— Наверно. — Лайонел рассеянно улыбнулся и после длительной паузы сказал: — Мне не хочется говорить тебе о закономерностях, схемах и прочем. Но я думаю, если бы не вмешался в ваши отношения, итога бы это, увы, не изменило.
Брат наклонил голову набок и неожиданно согласился:
— Пожалуй. Рано или поздно, вы все равно бы встретились.
Их напряженные взгляды пересеклись. В кабинете сделалось необычайно тихо. Вильям вздохнул, промолвив:
— Ты оказался прав, она другая…
— Да, — Лайонел опустил глаза, — только я не знал, что та — другая — тебе может понравиться.
Брат пожал плечами:
— Я тоже не знал. Она ошеломительная… Чего тебе говорить, ты сам все понял.
Лайонел ощутил укол ревности, точно солнечный луч проник куда-то глубоко-глубоко внутрь и порезал.
Вильям, похоже, заметил, потому что прищурился, взмахнул «Вольной» и поинтересовался:
— Полгода? Ты уверен?
— Я справлюсь с собой, — заверил Лайонел и приподнял брови, без слов задавая тот же вопрос.
— Разве у меня есть другой выход? — Не дожидаясь ответа, брат взялся за дверную ручку. — Со мной будет все в порядке, Лайонел. Ты не можешь всю нашу бессмертную жизнь неустанно следить, чтобы я не обжегся.
— Подожди. — Лайонел привстал с кресла. — Твоя необыкновенная сила…
— Что?
Молодой человек плюхнулся назад в кресло, пробормотав:
— Да так, ничего. Забудь.
Брат с пару секунд постоял на месте, затем произнес:
— До свидания, Лайонел.
— До свидания, — как эхо повторил тот.
* * *
