Что же до Сентака, то он нанял лошадь, во всю прыть поскакал в Бореш, вечером прибыл на место и тут же отправился в катакомбы.
Дойдя до места, где, по его предположениям, мог находиться Андюс, саиль стал звать его что было сил.
Ответ безногого не заставил себя долго ждать.
– Мальчик мой, – сказал ему Сентак, – вам отсюда надо убираться.
– Почему?
– Да потому что здесь больше не безопасно.
– Вот как? – с сомнением покачал головой бандит.
– Вас предали.
– Ха! Кто?
– Кадишон.
– Кадишон? Не может быть.
– Тем не менее это так.
– А это, случаем, не ваша работа?
– Если бы я вас выдал, то разве стал бы предупреждать?
– И то правда.
– Да и потом, разве я не заинтересован в том, чтобы вы никогда не попали в руки правосудия?
– По-видимому.
– Ну так что же? Вы собираетесь бежать?
– Признаться, нет.
– Как это?
– А вот так.
– Но почему?
– Потому что все старания полицейских будут напрасны. Они меня все равно не найдут.
– Полно вам хвастаться.
– Нет-нет. Здесь есть два десятка укромных уголков, где меня в жизни никто не отыщет.
– Значит, вы будете дожидаться агентов?
– Сохраняя полнейшее спокойствие.
– Как вам будет угодно, я вас предупредил.
– Покинув подземелья, я тут же попадусь в первую же расставленную для меня ловушку, в то время как агенты могут безуспешно искать меня здесь месяцами.
– Вы в этом уверены?
– Совершенно уверен.
– Вы должны понимать – я очень не хочу, чтобы вас поймали.
– На что это вы намекаете?
– Вот на что: если бы я боялся, что вас схватят, то…
Сентак запнулся.
– То избавились бы от меня без малейших промедлений?
– Вы очень умны, Андюс.
– Ну что же, попытайтесь, – сказал бандит и вдруг пропал.
Сентака его неожиданное исчезновение озадачило.
– Где вы, Андюс?
– Здесь, – ответил голос разбойника, который теперь держался в отдалении, скрываясь во тьме.
– Полно вам, вы же видите – я пошутил.
– Может быть, но стоит вам сделать шаг в мою сторону – и вы покойник. Я прекрасно вас вижу, а вот вы понятия не имеете, где я.
Сентак настаивать не стал. И поскольку в глубине души он был убежден, что Андюс не дастся в руки полиции, по крайней мере насколько это будет в его силах, повернулся к разбойнику спиной и сказал: – Я ухожу, Андюс, – в доказательство того, что верю вам.
– И правильно делаете.
Три дня спустя саиль, Мюлар и Семилан собрались вместе, чтобы договориться о дальнейших действиях.
– Час уже близок, – сказал Самазан.
– Кастерак признался в своих чувствах?
– Думаю, да, – ответствовал бандит.
– Отлично.
– Теперь нам остается лишь воспользоваться благоприятным моментом.
– Уж я-то точно его не упущу, – промолвил Сентак.
– Каждый вечер я оставляю их одних в салоне обмениваться самыми умилительными нежностями.
Единственное, о чем старательно умалчивал Семилан, была его безумная любовь к Маринетте.
Воспользовавшись свободой действий, предоставленной ему Эрминой, верившей в чистоту помыслов человека, который в ее глазах был дворянином, Семилан стал прокладывать путь к сердцу Вандешах.
Несчастная юная девушка, прельщенная приятной наружностью бандита, его миловидной улыбкой и любезными манерами, всецело отдалась этому чувству, столь новому для нее.
Как и сам Семилан, она не упускала ни единой возможности побыть с ним наедине. Проходя по коридору и, к своей радости, встречаясь с ним, она не убирала руку, когда он нежно ее пожимал.
Порой негодяй в своем бесстыдстве доходил до того, что пытался сорвать поцелуй. Она сопротивлялась – едва-едва.
Когда они, благодаря непредвиденной случайности, в первый раз остались наедине, Семилан, предложив девушке опереться на его руку, заговорил о браке в самых почтительных и уважительных словах. Впрочем, он, этот мерзавец, был совершенно искренен.
Вандешах, эту святую невинность, даже не помышлявшую о чем-либо в этом роде, подобные намерения совсем не возмутили. Она чувствовала, что должна поговорить о своей любви с Эрминой, но была так счастлива, что боялась утратить даже частичку своей радости, и поэтому не желала делиться ею с кем бы то ни было.
Иными словами, когда пробил час заключительной трагедии, Самазан уже без остатка владел сердцем своей жертвы.
«И оставлю же я в дураках этого знатного вельможу, – думал он. – Когда Сентак убьет жену, наступит очередь правосудия и его арестуют. Присяжные его оправдают, но до суда он будет сидеть в тюрьме, а я тем временем уеду в Индию вместе с женщиной, которую он боготворит. Очаровательно».
На следующий день он вновь свиделся с Сентаком и сказал ему:
– Час вот-вот пробьет.
– Да.
– Все произойдет либо сегодня вечером, либо завтра.
– Может быть. У меня появилась идея.
– Выкладывайте.
– На дворе весна. Что если я предложу жене, Кастераку и вам провести несколько дней в моем имении в Бассане?
– Зачем?
– Там меньше слуг и поэтому у них будут больше развязаны руки, – сказал Сентак.
– Пожалуй.
– И они, вполне естественно, упадут друг другу в объятия.
– Это первая удачная мысль, которая пришла вам в голову. Но прежде чем отправиться в эту поездку, обещающую стать последней, я хочу вас кое о чем попросить.
– О чем же?
– Сдержите свое обещание. Заплатите мне четыре миллиона семьсот тысяч франков банковскими билетами.
– Эге! Что-то вы стали проявлять поспешность.
– Послушайте, Давид мертв. И поскольку это я предложил способ покончить с вашей женой, вы должны выполнить взятые на себя обязательства.
– Но позвольте!..
– А если вы будете колебаться, я обо всем расскажу Кастераку.
Услышав эту угрозу, Сентак сдался. К тому же состояние Давида оказалось еще более значительным, чем предполагалось ранее, и небольшая его толика в виде пяти миллионов не уменьшала сколь-нибудь существенным образом суммы, на которую рассчитывал саиль.
