— Заткни свою глотку!
Я подскочил. Голос раздался прямо из-за плеча. Я посмотрел вверх и увидел сидевшего на жердочке ворона. Он крикнул это еще раз и склонил набок голову, словно оценивая произведенный эффект. Глаза его неприятно блестели.
— Мистер Ревилл, — произнес Улисс Хетч, — позвольте мне представить вам Держи-крепче. Я зову его так, потому что, стоит ему что-нибудь схватить, он этого уже не выпустит. О нет, не выпустит.
— О нет. Держи-крепче не выпустит, — каркнул ворон. — Действуй! Заткни свою глотку!
— Трудно поверить, но он уже старик, — сказал Хетч. — Он уже был старым, когда усыновил меня.
Мне показалось, что у ворона вообще нет возраста. Странно, что Хетч сказал, будто ворон усыновил человека, а не наоборот, но, может быть, у воронов так принято? Я посмотрел на женщину, сидевшую на сундуке.
— А как насчет меня? — спросила она. — Ты не собираешься представить меня этого очаровательному молодому человеку.
Мистер Хетч слегка поклонился мне, точнее, наклонился настолько, насколько ему позволяли объемы.
— Могу я представить вам Долл Вопинг?
— Я раньше жил к югу от реки, — сказал я.
— Везет же некоторым, — несколько невнятно произнесла женщина. — Но к чему это вы?
— Ха-ха. Он думает, что ты родом из Воппинга, — сказал Улисс Хетч. — Но позвольте сообщить вам, Ник Ревилл, что для этой доброй леди Вопинг — это не город. Это то, чем она в свое время занималась. Она зарабатывала этим на жизнь, понимаете? Подстилала, ублажала и так вопила!
— И до сих пор зарабатываю, — произнесла Долл, закатив глаза. Они походили на спелую черную смородину — блестящие и сочные.
— Увы, сэр, в последнее время она упала в цене. Кто ее захочет?
— Извини-подвинься, Улисс Хетч, — заявила женщина, поднося фляжку к губам, но не спеша опрокинуть ее в рот. — А тебя-то кто захочет, мешок дерьма?
— Ты. Ты меня захотела, только вчера утром, — ответил Хетч.
— Да кроме меня к тебе больше никто и не прикоснется, жирдяй.
— Пойди спроси у прилавка со свининой, — заявил Хетч с искренним негодованием в голосе.
— Извини-подвинься, — каркнул ворон.
Я кашлянул, напоминая им о своем присутствии, и книготорговец, кажется, вспомнил, зачем пригласил меня в палатку.
— Убери свою толстую задницу с сундука, — велел Хетч своей девке. — А если хорошенько подумать, так вообще убери отсюда свою толстую задницу.
Женщина поднялась на ноги.
— О, Улисс, милый, ты ведь не прогонишь свою Куколку?
Она не то говорила серьезно, не то издевалась, и губы выпячивала в такой же непонятной манере. Да еще и подмигнула мне.
— У нас с этим джентльменом есть важное дело для обсуждения. Ты знаешь, та самая штука.
И Хетч показал на второй сундук. Я не понял, о чем он говорил, но, судя по лицу Долл, она поняла. Ее хорошее настроение тут же испарилось, и она попросила:
— Только не все сначала, Улисс. У меня от этой штуки по всему телу мурашки.
Хетч размахнулся и звонко шлепнул ее по заднице, но, насколько я понял, это считалось лаской. Она вышла из палатки, все еще сжимая в руке кожаную фляжку.
Тогда он присел на корточки — весьма неуклюжий маневр, учитывая его габариты, вытащил из камзола ключ и начал возиться с замком сундука — не того, на котором сидела Долл, а второго. Неожиданно он поднял на меня глаза. Ворон резко поворачивал угольно-черную голову, глядя то на хозяина, то на меня, но стоило мне взглянуть на птицу, он притворялся безразличным.
— Чего вы хотите, мистер Ревилл?
— Я… я ведь уже сказал, — отозвался я, не очень понимая, какого ответа он ждет — я до сих пор не назвал то, что разыскиваю: грязные страницы непоставленной пьесы Шекспира «Домициан».
— Вы упоминали реликвию.
— Верно. — Я не понимал, почему он так прицепился к этому слову.
— Тогда получайте.
Хетч откинул крышку сундука. Внутри вперемешку лежала одежда и столовое серебро. Он очень аккуратно раздвинул все это. В середине сундука лежало нечто, завернутое в темную грубую ткань. Улисс Хетч, как мне показалось, с чрезмерной осторожностью вытащил это из сундука и положил на свободный клочок земли. Встал на колени перед неизвестным свертком и начал разворачивать шерстяную ткань.
Внезапно я очень отчетливо начал ощущать окружающее. Пыльный свет, пробивавшийся сквозь желтую ткань палатки. Жужжание мух, ленивых, словно они понимали: лето идет к концу. Тяжелое дыхание торговца. Ерзанье ворона на жердочке.
Мне было любопытно, я растерялся и довольно сильно испугался. Уж не знаю, что могло появиться на свет в результате этой пантомимы, но только не рукопись Шекспира — совсем не та форма.
То, что появилось, меня разочаровало. Небольшая овальная деревянная шкатулка, на откидной крышке которой виднелась инкрустация в форме звезды. Хетч открыл ее. Не поднимая шкатулки с земли, он поманил меня, чтобы я взглянул поближе. Внутри лежала стеклянная склянка, чуть длиннее пальца, с потертой позолоченной пробкой. Обращаясь со склянкой осторожно, словно с ящиком Пандоры, Хетч вытащил ее и положил на пухлую ладонь.
— Смотрите внимательно, — предложил он. — Что вы видите внутри?
— Щепку.
— Так. И…
— Действуй, — каркнул ворон.
— Щепка серая, на ней несколько пятен, — продолжал я, стараясь не обращать внимания на птицу.
— Совершенно верно.
Я протянул руку, чтобы взять склянку с ее ничем не примечательным содержимым и как следует рассмотреть ее, но Хетч сунул ее в шкатулку и снова начал укутывать в шерстяную ткань.
— Вам не стоит трогать то, что внутри, мистер, — сказал он. — Именно от этого у Долл мурашки.
О чем, во имя Господа, он говорит? Я уже собирался сказать, что мне нужна совсем не эта вещь, как Хетч поднял руку, призывая меня помолчать. Он все еще стоял на коленях, а когда снова поднял на меня глаза, на его потном лице было странное смешанное выражение — страх и расчет.
— Вы действительно работаете на Филипа Хенслоу, да? — спросил он.
Так же, как в прошлый раз я качнул головой, отрицая, что принадлежу к «шекспировским ребятам», так и сейчас изобразил удрученную улыбку, давая понять, что и тут он не ошибся. Конечно, я чувствовал себя лучше, чем если бы пришлось откровенно лгать, но особого счастья не испытывал.
— Я так и знал! — воскликнул книготорговец. — Этот человек готов сунуть руку в любой карман. Театры, медвежьи ямы, да все, что угодно — только скажите, и Филип Хенслоу уже там, зарабатывает пенни. Но позвольте сказать вам, Николас Ревилл, что вашему нанимателю стоит остерегаться этой штуки.
И он указал на деревянную шкатулку. Настала его очередь читать по моему лицу, и прочел он только одно — смятение.
