Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 102
– А вот и знакомцы наши, – сказал он негромко, указывая вздернутым подбородком в мутную даль, где Уника покуда не могла ничего различить. – Достань-ка мышиную шкурку, но ворожить обожди. Авось, так мимо пройдут.
Авось, как всегда, не выручил. Диатриты шли прямо на укрывшихся путешественников. Птицы размеренно переступали мозолистыми лапами, всадники качались на их спинах, а иные даже дремали, притулившись к неохватной шее. Костяные пики спокойно лежали поперек птичьей спины – диатритам некого было опасаться в разоренных местах. Но и сами птицы, и их хозяева выглядели неважно. Перья на огромных телах по-прежнему лежали внахлест, но броня эта уже не казалась такой несокрушимой. Диатримы двигались тяжело, их явно мучили голод и жажда. По сторонам колонны бежало несколько ободранных голенастых птенцов, а на спинах иных птиц раскачивались не воины, а диатриты поменьше, не имеющие оружия, но зато с крошечными детенышами, не умеющими покуда ходить, но уже знающими, как держаться за жесткие перья. Не отряд шел, а сама орда, то, что осталось от нее после жестокой зимовки в незнакомых и суровых местах. Слишком уж мало оказывалось детей и птенцов. Видно и диатритам пришлось несладко в последнее время, не по своей воле ушли они с привычных мест, не из любви к войне и путешествиям ринулись на людские поселки. Кто скажет, чем обернулись буйства Кюлькаса в далеких диатримьих пустынях? Ни птицы, ни карлики не скажут… Они пришли не разговаривать, а убивать и быть убитыми.
У некоторых диатрим всадников не было вовсе, а по бокам висели плетеные из ивы кошели. Что могут возить карлики с собой? Одежды они не носят, огня – не знают, запасов – не делают. Что найдут, то и поедят.
Оружия – одна пика из расщепленной кости. А вот нашли-таки, везут что-то…
Все это Ромар ухватил одним взглядом, покуда Уника осторожно приподымала над головой растянутую и пересохшую мышиную шкурку. Затем Ромар свистнул: тонко и тихо, как свистит байбак у входа в нору, как пересвистываются в соломе полевки и иные мелкие грызуны.
Мир разом преобразился в глазах Уники, стал необъятно огромным. Он по-новому виделся, необычно пах, иначе пугал. Исчезли из виду чудовищные бегуньи, лишь земля продолжала вздрагивать от их могучего топота. Теперь они были страшны всего лишь, как всякая слепая сила, готовая раздавить и помчаться дальше, не заметив твоей гибели. А наступит не на тебя, а рядом, так ты и жив. Короче, не так опасны оказались жуткие диатримы. Зато тянущей болью вползло в самые позвонки ожидание иных напастей. Сейчас раздвинется трава и, затмевая мир, нависнет над тобой острая морда собаки, а то и мышкующей лисы… Или того хуже: мелькнет в вышине крестообразная тень кобчика, вскрикнет пустельга или сипуха завозится в кустах, скользнет в воздух на мягких крыльях, а ты и не узнаешь ничего, покуда не закогтит тебя беспощадная лапа.
Уника сжалась в комок, мелко и часто дрожа.
– Тихо ты! – пискнуло рядом.
Уника скосила глаз. Ромар тоже был мышью, но не простой, а прыгучей.
Есть в низовьях зверек – тушканчик, что умеет бегать на двух ногах.
– Успокойся! – странным образом Уника разбирала посвистывания Ромара.
– Быстро хватай вещи, и побежали. А то эти, никак, на дневку метят остановиться. Птицам до нас дела нет, а карлик, думаю, мышкой не побрезгует. Давай ноги уносить.
Как она управилась с мешком, Уника потом и сама не могла сказать. Она просто схватила ношу и припустила во всю прыть. Жгучее чувство беззащитности не оставляло ее. Ромар скакал рядом; длинный хвост с кисточкой на конце стелился по воздуху.
– От берега далеко не отходи!.. – свиристел Ромар, – а то с пути собьемся!
– Чайки!.. – испуганно пискнула Уника.
– Нет там чаек! Разлетелись давно…
– А вдруг?..
– Я обороню.
Пусть не совсем, но эти слова успокоили ее, Уника побежала смелее, быстро переставляя лапки. Ромар хрипел от натуги, но не отставал, неутомимо прыгая следом. Ничего, главное – подальше уйти от недобрых глаз, а ползком или вприпрыжку, это уже не так важно.
Два серых мышонка, два неприметных существа пробежали иссохшим обрывом, среди неподнявшихся трав, между умерших кустов. Ничей хищный взгляд не остановился на буреньких спинках, ничей коготь не посягнул на два тревожно бьющихся сердца. Где некому жить, там некому и убивать. Там где прежде кипела жизнь, теперь была пустыня. Пока ее приход можно повернуть вспять. Еще лежат в земле живые семена, еще не все звери погибли или ушли так далеко, чтобы не смочь потом вернуться, но если пройдет еще один такой же год, то мир изменится необратимо. Кто знает, что случится, если позволить чудовищному Кюлькасу изливать на землю остатки своей ярости? Кто знает, что стрясется, если остановить его…
Ромар разогнул усталую спину. Его неудержимо тянуло согнуться, словно тушканчика. Хорошо все-таки, что есть такая мышь, а то пришлось бы землю носом рыть, пытаясь бежать на четвереньках. Хотя и отпрыгать этакое поприще тоже непросто. Тяжко быть пожилым тушканчиком.
Уника все еще не могла подняться с земли, колдовство не отпускало ее.
Ромарова сумка и мешок с вещами лежали рядом, а вот копье и подаренный Зуйкой лук остались в степи. Не достало у мышонка ни зубов ни сообразительности, чтобы захватить оружие. Да оно, впрочем, уже и не понадобится, впереди пустые места, даже диатриты отсюда уходят, им тоже стало невмоготу.
– Вставай! – весело приказал Ромар. – Проползли. Никто нас больше не тронет.
– Это что же, – спросила Уника, – мы вправду мышами были?
– А кто его знает?.. – Ромар усмехнулся. – Для себя ты мышью была, другие тоже мышь видели – значит, вправду. Только на земле след остается человеческий – Великую Мать не обманешь, она своих детей всегда узнает.
– А если бы нам колонок встретился или еще кто – загрыз бы?
– Этого не знаю, – серьезно ответил Ромар. – Не встретился, вот и хорошо, спасибо предкам. Ты, лучше, осмотрись как следует: места узнаешь?
Уника обвела взглядом незнакомую, выжженную зноем пустыню. И словно пелена сползла с глаз, Уника разом узнала родные места. Ведь отсюда к селению и получаса ходьбы нет… Вон на пригорке кустарник темнеет – калина… За кустами выгон, где сейчас и травинки свежей не сыскать. А там и городьба, а кругом поля, не тронутые в этом году сохатым рогом…
Страшным рвом чернеет умершее русло Великой, террасами падает в провал земля. И совсем рядом, посреди сухого места, над краем одного из обрывов склонились три древние, многоохватные ивы. Ее ивы… Вон у крайней ствол расщеплен грозовой стрелой. Там в глубине ствола обитает Салла – древяница, смешливая девчонка, вечностью равная иссохшей реке. Как-то она?
Жива ли?
Волхвы рассказывали, что странные существа живут в верхнем мире, а то, что мы видим здесь, это всего лишь их тень, отблеск той их жизни.
Человек же, напротив, живет внизу, а тень его бродит по Верхнему миру и зовется душой. Родович умрет – душа останется, хоть и будет не такая, как прежде. Поэтому предки могут помогать своим живущим потомкам, хотя порой помощь их удивительна.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 102
