Хорошо одетого молодого человека она увидела не сразу. Он стоял словно в тени, хоть и был в центре залитого мягким светом круга. Лицо этого молодого мужчины показалось ей репродукцией картины, название и автора которой она помнила в те дни, когда сын еще был жив, а перспектива понянчить внуков казалась неоспоримым фактом. Сейчас же, краем глаза наблюдая за человеком, беззвучно шевелящим губами, неустанно накладывающим крест на чело, Лидия Павловна напрягала память, но вспомнить не могла даже названия картины.
Между тем Толик, не замечавший вокруг никого, впал в странное, неведомое ему ранее состояние. Его тело словно растворилось в воздухе, пропитанном курившимся ладаном и горящими восковыми свечами. Он повторял слова «Отче наш», понимая, как никогда ранее, глубину этой короткой и кроткой молитвы, вмещавшей в самое себя все человеческие нужды: хлеб, прощение, любовь, защиту. Толик повторял завещанное Иисусом снова и снова, ничего от себя не добавляя. Если в прошлый раз, когда он приходил просить за отца, он был многословен, то теперь он осознал истину молитвы. Не надо других слов, кроме дарованных, поскольку если душу вложить в них, то мир вокруг станет лучше. Толик плакал, сам того не замечая. Неожиданно состояние эфира тела было потеряно, он ощутил свои конечности, заметил, как рука накладывает крест раз за разом. Виной тому была мысль о растрате души. «Если я продал ее, то услышит ли меня Господь?» — такой была та мысль.
Лидия Павловна, не сводившая с молодого широкоплечего мужчины прищуренных глаз, услышала фразу, слетевшую с его губ. Она стояла совсем рядом, поэтому разобрала каждое слово. «Если я продал ее, то услышит ли меня Господь?» — повторила она про себя, не понимая смысла вопроса, сказанного с чувственностью молодого священника, вершащего первую свою проповедь и еще не усомнившегося в вере, не разочаровавшегося в церковном быте.
Толик, не сводя широко открытых глаз с иконы сына Господа Бога, рухнул на колени. Щемящее в груди сердце, сжавшись, словно помпа, выдавило из уголков его глаз особо крупные слезы. Таких Лидия Павловна не видела за всю свою многострадальную жизнь. Сгорая от любопытства и совершенно забыв, где находится, женщина подошла поближе к уткнувшемуся лбом в увлажнившийся пол молодому человеку.
Толик же, отринувший вопрос, смутивший Лидию Павловну, снова повторял к «Отче наш». И хотя мысленно он проговаривал одни и те же слова, смысл в них постоянно менялся. Говоря: «Хлеб наш насущный дай нам на сей день», — он просил о возможности жить дальше самому и дать его любимым людям. Прося: «И прости нам грехи наши, как мы прощаем должникам нашим», — он молил об искуплении греха. Умоляя: «Избавь от лукавого», — он надеялся на спасение от нависшей угрозы, исходящей от его работодателя. Он надеялся, но не был уверен.
Лидия Павловна, в свою очередь, была убеждена, что такого проявления покаяния, скорби не видела никогда, даже в кино, даже в книгах о таком не читала. На несколько секунд ей даже показалось, что молодой мужчина, при ближайшем рассмотрении оказавшийся симпатичным, если не красивым, излучает свет. Позже рационализм убедил ее, что на молящегося просто падают блики от иконы, отражавшей пламя свечей. Тогда же она заметила, какие свечи зажжены. Это были самые толстые, которые только возможно было купить в церкви, и было их много. У Лидии Павловны не оставалось ни капли сомнения в том, кто их поставил перед образом Иисуса. «Почему все думают, что большое вложение денег окупит их грехи?» — спросила она саму себя, да так ничего и не ответила. Она переключилась на действия молодого мужчины, который встал с колен, задрал край одетой навыпуск рубашки, промокнул ею мокрые глаза, потом подошел к емкости, содержащей освященную воду, налил ее в кружку, часть плеснул на лицо, а остальное выпил. Когда мужчина поставил кружку на место, она не узнала искавшего покаяния человека. Перед ней был серьезный, решительно настроенный мужчина, надеявшийся лишь на собственные силы.
Толик быстрым чеканным шагом направился к выходу из церкви, не обращая никакого внимания за следившей за ним с испуганным выражением лица женщиной. «Этот готов на все», — думала Лидия Павловна. Остальные прихожане даже не заметили перемены в глазах широкоплечего мужчины. Наверное, они не общались с одержимыми победой людьми. Лидия Павловна, строя сеть потребителей косметики и партнеров по распространению, легко узнала этот огонь в глазах молодого мужчины. Именно его она пыталась зажечь в сердцах очередных приглашенных на семинар по построению маркетинговой сети. Если получалось, то она верила, что совсем скоро посаженное ею дерево бизнеса принесет немалые плоды. Если огня не было, то она отказывалась от работы с таким человеком, как с бесперспективным. «Этот готов на все», — еще раз повторила про себя Лидия Павловна, наблюдая, как Толик выходит из церкви.
5
По пути к высотке Толик купил шоколадный батончик с арахисом. В его руке, на жаре, тот превратился в мягкую шоколадно-карамельную субстанцию с твердыми овалами орехов внутри. Пришлось половину слизывать с внутренней стороны упаковки, что Толик и сделал, совершенно не смущаясь прохожих, поглядывающих на него с неприязнью.
Он приехал к зданию, как и наметил, в половине седьмого. Нацепив на нос солнечные очки с большими стеклами, скрывавшими половину лица, пригладив челку, спрятавшую лоб, и выпростав отросшие волосы, ранее зачесанные за уши, Толя стал почти не узнаваем. Единственное, что выдавало его, это фигура, но тут он ничего изменить не мог.
Толик зашел в фойе и сразу почувствовал, что напрасно потеряет время. Ощущение упущенной возможности стало осязаемо острым, беспрекословным. Но он отринул его, приняв за слабость, даже за трусость.
Он подошел к стойке охраны. Нужного человека за ней не оказалось. Тогда он спросил, когда его дежурство, на что получил ответ:
— Никогда. Он уволился, насколько я знаю, по собственному желанию. Мужик он был порядочный, не пил, его отпускать не хотели, оклад предлагали повысить, а он ушел.
— Подскажете куда? — озираясь, спросил Толик.
— Отчего такой интерес, молодой человек? — пристально посмотрев на него сощуренными голубыми глазами, поинтересовался охранник, вертя в пальцах правой руки карандаш.
— Я должен был встретиться с его сыном, но потерял телефон, а единственное, что знаю, так это место работы отца. Мы заходили сюда с ним…
В процессе лжи Анатолия охватило еще одно предчувствие. Словно ища поддержку ему, он посмотрел в сторону лифта. Над входом туда на табло загорались номера этажей по нисходящей, от седьмого к шестому, от шестого к пятому…
— Убедительная история, — хмыкнул охранник, принявшись отбивать дробь грифельным кончиком по столешнице. — Но я не знаю, куда он уше…
Букву «л» он проглотил вместе с вздохом, наблюдая, как молодой человек в очках со скрытыми волосами лбом и ушами убегает прочь из здания. «Чокнутый», — подумал охранник, поворачивая голову в сторону лифта. Двери одной из кабинок поползли в разные стороны, отхаркивая толстый комок человеческой субстанции. Это был Олег Викторович.
Когда главный редактор ступил на пол фойе, Толик уже был на улице. Он побежал, не оглядываясь, в сторону угла. Завернув за него, он осмелился оглянуться. При виде еще более обрюзгшего медузоподобного тела Олега Викторовича в животе словно надулся воздушный шар, вытесняющий проглоченный недавно батончик вместе с желудочным соком. На втором плане было чувство ярости и желания наброситься на эту тушу, распотрошить ее. Но разум подсказывал, что этот шаг будет последним в его жизни. Прекратив заигрывать с огнем, Толик отвернулся и пошел прочь от здания, раздумывая, что же делать дальше.
