— Ну да! И эти и другие. Все, что получше, Макс тащит мне! Но ты знаешь? Лучше «аненэрбе» пока ничего не придумали.
— Аненэрбе?
— Ладно! Потом. Мы приехали.
БМВ ловко запарковался около высокого старого дома с мансардой. Бретон вышел, дождался, когда выберется Марго, пискнул сигнализацией и двинулся к подъезду. Позвонив по домофону, репортер известил кого-то о своем приезде, и они вошли в старенький (совсем не такой, как в доме Пуллет или Андрэ) подъезд.
Лифт. Громкий, старый, почти как в Питере или в Москве. Сетчатая кабина, напоминавшая всегда Марго кроличью клетку, приехала и услужливо остановилась.
Им пришлось подняться на последний этаж, а потом еще по лесенке, в конце которой перед ними сразу открылась дверь.
Тощий парень, чем-то похожий на Черепа, пропустил посетителей в мастерскую, отступая вглубь.
— Привет! — сказал Андрэ. — Я — Андрэ Бретон, репортер, а это моя подружка, художница. Ее зовут Марго Танк или просто Мар. Скоро у нее выставка в галерее «Ку д`ёй». Я думаю, она будет рада Вас пригласить.
— Серж Наполи, — протянул вялую руку хозяин. — спасибо… конечно… беспорядок. всю ночь работал. не обращайте…
Говорил он более, чем странно. Казалось, проговаривая мысленно неважное, он произносит только несущие информацию слова. Иностранец? Марго пожала влажную ладонь Сержа и потом украдкой вытерла руку о штаны. Андрэ пренебрег рукопожатием. Еще шаг, и они оказались в крохотной комнатке. В окно мансарды был виден синеющий на востоке вечерний горизонт и крыши, крыши, крыши. И черный лес труб над ними. — купить…заказ? — спросил Наполи.
— Я хочу посмотреть все, что у вас есть, — сказал Андрэ.
Тогда Наполи вытащил со стеллажа папку и начал выставлять к стене графические листы.
— «Лабиринты», — сказал художник и поставил первый лист.
Это были лабиринты как таковые. Лабиринт из металла, из камня, из песка. Даже вихри воды Серж сумел запутать в таинственное сплетение.
— А у вас есть какая-то концепция? — спросил Андрэ светским тоном. — …не писатель… нарисовал, что хотел… смотрите.
Серж мерно переставлял работы. Всего их оказалось около четырех десятков.
Марго стояла около приоткрытого окна за плечом Бретона и нюхала воздух, смешавший запах весны и краски с запахом тела Андрэ, одеколона Андрэ и благополучия Андрэ и опасливой самоуверенностью Наполи, параноидальным величием Наполи.
И снова сомневалась в зле исходящем от инопланетных роботов. Может, сначала разобраться? Может быть, зло — не от роботов? А от людей? Может, это смысл и цель каждого человека — стать роботом?
Наполи выволок стремянку и полез на антресоль, откуда достал еще толстую пачку графических листов. — … еще, — сообщил Серж и бросил листы на пол.
Из-под папки поднялся фонтанчик пыли, и под ноги Марго вылетел маленький кусочек бумаги — обрывок рисунка. Она подняла его и, повертев, машинально сунула в карман.
Серж скинул папиросную бумагу с первой работы. Это был странный, вывернутый наизнанку город, из темноты окон которого выглядывали чьи-то глаза, а из стен торчали, готовые схватить руки. Спирали лестниц, раковины, цифры, трещины, провалы. Винтики, колесики, передачи и рычаги. И внутри всего этого маленькие человечки, части тела которых соединялись с монстром-городом посредством шестеренок, рычагов и проводов.
Но это было не главное.
После того, как Марго создала картину, останавливающую время, она уже знала, как нужно смотреть на картины. Наполи был злым гением. Он был гением о т ч а я н и я. Он отступил перед темной стороной мира и позволял ей разъедать свою душу ужасом, страхом, гадливостью и безысходностью. Он любовался своими струпьями.
Марго вспомнились гравюры, которые привез для Жака Валерий. В них было то же настроение. И то же обилие глаз. Но дело было не в том — что, а в том — как. Молекулы, получавшие энергию от Наполи не грели. Все листы Наполи были естественными холодильниками, от которых буквально был мороз по коже.
Наполи гордо сложил руки на груди и уставился на Андрэ. — … я — гений.
— Да-да… Это очень интересно! Интересно! — заявил Андрэ и присел на корточки перед стопкой листов. — Это все тушь? Перо? Тушь, перо? Да?
Художник кивнул. — … рисую…контакт… только контакт, — он резко повернулся к Марго и уколол ее глазами. — Понимаете?..вижу! Понимаете?
В глазах Сержа Наполи зияла такая бездна, что Марго отшатнулась и вдруг увидела над головой художника плотный серый луч, и его лицо затянуло мутноватой дымкой, словно Серж Наполи отстал от мира во времени. Словно все уезжали куда-то, а он оставался на перроне.
— Неплохо-неплохо, — сказал Андрэ, поднимаясь с корточек.
Он отщелкал почти все графические листы. Вытащил флэш. Вставил еще один. И тоже заполнил его целиком.
— А нет ли у вас таких, знаете, маленьких картинок? Совсем маленьких. Миниатюр. — …нет, — холодно покачал головой Наполи. — … большие…будут. Холсты.
— Тогда я сделаю заказ, — сообщил Андрэ и полез в карман. — …заказ? — насторожился Наполи и удовлетворенно кивнул. — Заказ!
Снова упаковав листы в папку, он забрался на стремянку и запихнул папку на антресоль.
Андрэ вытащил сложенную в четверо бумажку. Марго вытянула шею, чтобы узнать, что там, но шея оказалась недостаточно длинной.
Серж спрыгнул на пол.
— Я хочу, чтобы ты нарисовал пять работ. Вот таких, — репортер протянул бумажку художнику. — … когда? — поинтересовался Серж, пряча листок в задний карман брюк.
— Недели достаточно? — Андрэ протянул Наполи несколько пятисоток. — Это аванс. — …неделя, — кивнул Серж и поморщился. — …неприятная работа… мало.
— Больше нет, — ухмыльнулся Бретон. — … профессионал, — пожал плечами Наполи и кинул пятихатки на столик.
— Было приятно познакомиться, — сказал репортер Сержу Наполи и поднялся с диванчика. — … тоже, — кивнул бледным фарфоровым лицом Наполи, провожая посетителей к дверям.
Андрэ забыл о художнике сразу, как только прешагнул порог мастерской. Он принялся давить кнопку лифта. Он повторял попытку за попыткой. Марго стояла рядом, сжимая в руке кусочек гравюры.
После шестой попытки заставить механизм лифта вздрогнуть, Андрэ выругался:
— Черт бы побрал! Меня преследуют сломанные лифты. — И начал спускаться по лестнице.
Марго, пожав плечами, засеменила следом. Она разглядывала теперь Бретона не как возможного партнера по постели, а как врага или подельника. Она не могла до сир пор решить, что выбрать.
Ступеньки протерлись от того, что по ним много ходили, и напомнали отвердевшие песчаные волны. Новая лестница кажется неживой только от того, что ее еще не обкатали, не притерли к остальному миру.
Мир не любит острых углов. Море, время и прикосновения стараются все сделать круглым и гладким — все превратить в песок, в пыль. Пыль скапливается в глину, глина слеживается в камень камень опускается в топку лавы и разогреватся там под давлением, и превращается в огонь, а огонь выплескиваетя и застывает в камень, а там опять за него берется ветер и океан.
