– Тебе что, собачий сын, слово каган-бека не указ? Где воевода Леонидас?
Криво улыбающийся Константинос перевел растерянному сотнику малопонятную речь хазара. Впрочем, Леонидас уже сам спускался с крыльца аккуратного домика местного торговца.
– Ты воевода Леонидас? – спросил его надменный всадник.
– Ну я, – гордо вскинул кудрявую голову ромей, понимавший славянскую речь.
– Привет тебе от Черного Ворона, собака, – хмыкнул липовый хазар и развалил ударом кривого меча почтенного ромея надвое.
Сотник Вазген икнул от испуга в последний раз в жизни. А в следующее мгновение мирный таманский городок, занятый по случаю распутными ромеями, превратился в настоящий ад. И немногие местные жители, уцелевшие после погрома, долго потом вспоминали, как летали по Сарпелу красные птицы и безжалостно клевали стальными клювами несчастных греков, многие из которых не успели даже выскочить из домов, объятых огнем.
Константинос уцелел чудом, точнее его вынес из объятого огнем города испуганный конь. Вопли соратников, гибнущих под ударами русаланских мечей и секир, застряли у него в ушах. Константинос летел на взбесившемся коне по чистому полю в полной темноте, не помня себя и не разбирая дороги. Волосы на его голове шевелились то ли от ветра, то ли от ужаса, и он сам не заметил, как вновь оказался в рядах атакующей конницы, но сейчас перед ним мелькали не аккуратно выбеленные таманские домики, а разноцветные шатры. Здесь тоже горели костры и вопили объятые страхом люди, но это были уже не ромеи, а хазары. А ангелами смерти здесь выступали люди в рогатых шлемах, которых Константинос принял за чертей. И, вероятно, недалеко ушел от истины. Ромея сшибли с коня, но, кажется, не задели. Во всяком случае, он нашел в себе силы, чтобы отползти в сторону от копыт черного коня, который нес на себе рогатого всадника с воздетым к небу мечом.
– Во славу Велеса! – крикнул рогатый и обрушил красный от крови клинок на голову хазара, подвернувшегося под руку.
Ган Беленгус, благополучно возвратившийся из русаланского стана, готовился вздремнуть в своем шатре, дабы встретить завтрашний день во всеоружии, когда ему доложили, что городишко Сарпел горит. Ган, помянув нехорошим словом беспечных ромеев, которые наверняка стали виновниками этого пожара, вышел из шатра, чтобы полюбоваться заревом. До Сарпела было довольно далеко, но Беленгус отчетливо слышал шум. Впрочем, шум, кажется, доносился из-за холма, где располагался стан бека Хануки. Ган Беленгус хотел обратиться с вопросом к стоявшему за спиной мечнику, но увидел вдруг обезглавленное тело и оскаленную волчью пасть чуть ли не в метре от собственного лица. Вопль застрял у гана в горле, но он все-таки успел упасть раньше, чем смеющаяся смерть взмахнула над ним косой. Это падение и спасло ему жизнь. А личная дружина гана Беленгуса, состоящая из его родовичей и ганских сыновей, была вырублена начисто. Перепуганные таманцы не проявили доблести, и Беленгусу, свалившемуся в канаву, оставалось только скрипеть зубами и посылать беззвучные проклятья в сторону своих пехотинцев, которые не сумели дать достойного отпора оборотням, столь внезапно вынырнувшим из ночи.
– Волки! Белые Волки! – орали обезумевшие таманцы, а им в ответ несся из сгустившейся тьмы жуткий звериный вой.
Беленгус долго полз по траве, потом все-таки рискнул подняться на ноги. В двадцати шагах от него храпел потерявший всадника испуганный конь. Гану с большим трудом удалось схватить его за уздечку. Прыгнув на коня, он поскакал туда, где, по его расчетам, находились сбежавшие конники.
С рассветом уцелевшие таманцы обнаружили, что дела их не так уж плохи. И хотя пехота была вытоптана и вырублена почти начисто, конница продолжала сохранять боеспособность и насчитывала никак не менее четырех тысяч хорошо вооруженных бойцов. Впереди слышался шум битвы. Справа на холме маячили многочисленные всадники, в которых дозорные таманцев без труда опознали хазар. Хазары были из рати бека Хануки. А вскоре выяснилось, что и сам Ханука жив и даже сумел собрать под свою руку до десяти тысяч хазар и печенегов из разгромленного боготурами лагеря.
– А ты уверен, что на вас напали именно боготуры? – спросил Беленгус у обрюзгшего и явно перепуганного Хануки.
– Я рогатых видел собственными глазами, – обиженно отозвался бек, который то ли не протрезвел после вчерашнего ночного загула, то ли уже успел принять поутру.
– На нас напали Белые Волки, – пояснил ган.
Ситуация стала проясняться. Во всяком случае, Беленгус мог теперь с полным основанием предположить, что русаланы раскрыли их замысел и сумели опередить слишком самоуверенных противников. А там впереди, судя по всему, фаланга ротариев сражалась с превосходящей ее по численности почти вдвое конницей Ицхака Жучина. Русаланы намеревались прорваться к своим ладьям, неосмотрительно оставленным за крепостью Головкой. А атака боготуров и Белых Волков была лишь отвлекающим маневром. Самое время Беленгусу и Хануке ударить наступающей фаланге в тыл, ибо позиция, занятая ими сейчас, как нельзя более благоприятствует сокрушительному натиску.
Рассвело уже настолько, что Беленгус с высокого холма мог видеть спины наступающих ротариев. Впрочем, они не столько наступали, сколько топтались на месте. Гвардейцы Ицхака пытались обойти их сразу с обоих флангов, но там отчаянно сопротивлялись конные радимичи и новгородцы. Видимо, те самые, что сегодня ночью в пух и прах разгромили лагеря хазар и таманцев. Что касается ромеев, то их нигде не было видно, а из-за дальнего холма, где располагался несчастный город Сарпел, валил густой черный дым.
– Ты атакуешь ротариев слева, бек, а я справа, – предложил Беленгус Хануке. – Мы их сомнем.
Оценив ситуацию, Ханука приободрился и первым послал своего коня вниз с холма, туда, где шла кровопролитная битва. Беленгус был уверен в успехе. От его таманцев требовалось немногое – связать на правом фланге наступающих ротариев и особенно их немногочисленную конницу, чтобы дать Хануке возможность обрушиться на левый фланг русаланов, где превосходство хазар стало бы пятикратным.
Ицхак Жучин, наблюдающий за ходом битвы с небольшой возвышенности, оценил действия Хануки и Беленгуса, которые, надо отдать им должное, грамотно просчитали ситуацию и правильно распределили силы.
– Ну наконец-то, очухались, – хмыкнул за спиной каган-бека Карочей. – Самая пора.
Гвардейцы Жучина схватились с русаланами еще в темноте, что привело ко многим ошибкам и неразберихе. К счастью, хазарам все-таки удалось остановить ротариев и навязать им сражение в невыгодных условиях. С рассветом положение сторон стало проясняться. Ротарии методично давили в центр, хоть и медленно, но все же продвигаясь вперед. Гвардейцы обжимали пеших русаланов с флангов, где отчаянно дралась их немногочисленная конница, которая с рассветом, впрочем, почти удвоилась. Судя по всему, это вернулись люди, распугавшие ночью хазар Хануки и таманцев. Жучин твердо верил, что разгромить их полностью русаланы просто не могли, ибо слишком уж неравными были силы. И не ошибся в своих расчетах. Хануке и Беленгусу удалось собрать почти пятнадцать тысяч всадников, и эта их похвальная расторопность могла решить исход битвы в пользу хазар. Жучин уже поднял руку, чтобы бросить в битву свой последний резерв. Пятьсот гвардейцев Манасии должны были помочь Хануке справиться с левым флангом ротариев, а тысяча хазар бека Хасана готовились разорвать по центру остановившуюся фалангу, спешно перестраивающуюся в каре, дабы достойно встретить наступающего с тыла неприятеля. Выдалась возможность нанести решительный удар.
