Юлик Ашкенази возвращался в свой офис. Несколько минут назад он принял решение. Юлик Ашкенази не был трусом, он лишь удачно эксплуатировал человеческие слабости и поэтому несколько минут назад отдал распоряжение Хотабу найти и доставить к нему «этого дяденьку». Юлик усмехнулся, заметив, как побледнело лицо и обескровились губы Хотаба, — и вот за этого азартного паренька ты собирался сейчас укрыться?!
— Что-то не так? — поинтересовался Юлик.
— Как я его найду? — огрызнулся Хотаб.
Значит, есть чего бояться. «Есть чего бояться, — подумал Юлик. — Но если я собираюсь с ним встретиться, почему же я должен отказывать тебе в этом удовольствии?..»
— Не мне тебя учить, — снова усмехнулся он, — но уж коли настаиваешь… Хотаб, ты сейчас один или с бригадой поедешь в эту вашу удачно приобретенную квартиру и будешь ждать его там. Если твоего дяденьки сейчас и нет дома, то рано или поздно он туда вернется. Логично? Адрес тебе известен.
Хотаб посмотрел на Юлика глазами затравленного волчонка— злится, значит, приходит в себя. Здоровый рефлекс.
— Но он сжег все документы — эта квартира не принадлежит сейчас «Норсу». — Хотаб действительно был перепуган и пытался как угодно отвертеться от этой работы. — Кража со взломом — вот как это будет называться…
Юлик посмотрел на него насмешливо:
— Не поздновато ли ты вспомнил об Уголовном кодексе? Ладно, остались копии…
— А если нет?
— Значит, нет. Я с этим разберусь. А ты найдешь мне дяденьку.
— Дай Бог, чтоб он сам меня не нашел…
— Хотаб, в следующий раз я увижу тебя только вместе с твоим алкашом-поджигателем. И еще: сделаешь все как надо — я забуду про твои рулетки и про твою тягу к шикарной жизни и крупным проигрышам за мой счет. — Хотаб быстро взглянул на Юлика, темная молния блеснула в его глазах, и Юлик решил додавить: — Но если ты исчезнешь из этой квартиры раньше, чем туда явится твой дяденька, то, Хотаб, тогда уже тебя найду я. И поверь мне — у нас будет достаточно тем для разговоров.
«Ты, Ашкенази, гребаный мудил о и последний гондон, — думал Хотаб. — Ты даже не знаешь, с кем ты решил связаться. Этот дяденька, возможно, гипнотизер типа того пацанчика, который кадрит классную телку — манекенщицу. Надо просто иногда почитывать журналы для новых русских. Как его — Дэвид Копперфильд? Типа того, и телка у него классная. Этот Дэвид Копперфильд как-то на глазах целой толпы заставил исчезнуть Статую Свободы. Только наш дяденька— фокусник покруче. Представляешь, если на глазах толпы он заставит исчезнуть твой собачий «Норе»? Во будет ништяк!..»
Разбитое зеркало в голове Хотаба снова попыталось склеиться: «Ашкенази, ты, конечно, крутой, но мне, наверное, просто повезло. Как в анекдоте — помнишь? «Просто повезло!» Дяденька мне уже помог отвязаться от тебя, и сейчас я с братвой поеду к нему на хату. И сделаю все возможное, чтобы ты, Ашкенази, мудило гребаный, помог мне отвязаться от этого дяденьки».
Это случилось почти перед самым офисом Юлика, когда лимузин проезжал мимо дорогого итальянского ресторана, расположенного в революционном центре Москвы. Того самого, где Юлик провел вчера ночь.
— Бог мой, — проговорил Юлик. — Вот это место…
Весь вчерашний вечер вдруг спрессовался в одно мгновение, чуть не взорвавшее рассудок Юлика Ашкенази. Располневший тореадор, непонятный разговор о корриде, об убийстве, о курицах… Испания, каталонские цыгане, фламенко, Дядя Витя…
— Бог мой, — прошептал Юлик.
Длинный рыжий австрияк, совсем юная компания, шаль, в которую закуталась эта милая девчушка Валери, танцующая фламенко… Полубезумный дед, который Юлику очень понравился.
Дядя Витя…
— Как, прямо — дядя?!
— Да-да, Дядя Витя…
А визитной карточки у него нет. И вообще у него вроде теперь и жилья никакого нет.
Жилья никакого нет.
— Так, значит, у тебя последняя гастроль? — удивленно спросил Юлик.
— Нет, первая! — ликующе сообщил дед.
Первая…
Вчерашний безумный дед.
Это было похоже на сумасшедший полет над земным шаром. Это было очень весело. Просто великолепно. Безумно весело. А гастроль у него первая. А на корриде надо быть либо тореадором, либо быком. И быстрый внезапный пожар. А бананы могут начать гнить. И это только первая… гастроль.
— Бог мой, — снова прошептал Юлик. — Может, совпадение?! Ведь такое может быть? Просто совпадение?
Опять завибрировал пейджер, словно пропуская через Юлика разряд в несколько сот вольт. Юлик осторожно отодвинул полу пиджака и увидел, как дрожит его собственная рука.
Ему напомнили о себе — никаких простых совпадений не бывает, дорогуша. Юлик услышал свой голос, и, наверное, это было самым неприятным. Так этот голос не звучал очень давно. С тех самых пор, как Юлик перестал быть маленьким пугливым мальчиком, убежавшим от теней, притаившихся по углам его комнаты, в спасительную постельку любимой мамы.
— Кто ты такой?! — простонал-провизжал сейчас этот голос, всплывший из забытого прошлого.
Мать Дениса Люси допила пиво и поставила бутылку в ящик для пустой посуды.
«Четвертая с утра, — подумала Люси, — многовато… Надо взять тайм-аут, а то я так не закончу работу».
Полчаса назад ей уже пришлось прерваться, оставив на время свое грандиозное полотно, очень быстро продвигающееся к завершению. Полчаса назад Люси услышала нечто, вызвавшее сначала изумление, а потом все более наполняющее ее радостью и гордостью за сына.
— Мальчик мой, — проговорила Люси, — так вот что ты приготовил для своей мамочки.
Люси уже давно смирилась с мыслью, что из ее сына не получится музыканта. К еще совсем маленькому Денису преподаватель игры на фортепьяно приходил домой, и Люси в своих мечтах видела себя мамой маленького вундеркинда. Но вундеркинда из него не получилось. В музыкальную школу Денис тоже ходил из-под палки, и после нескольких провалов на экзаменах Люси признала, что довольно мучить мальчика и позорить себя. Не всем дан талант к музыке, и здесь вовсе нет ничего страшного. Что же делать — проживем и без этого. И хоть сейчас Денис иногда садился за пианино, дальше «Чижика-пыжика» дело не шло. Поэтому когда полчаса назад Денис взял чистый и сочный мажорный аккорд, Люси была убеждена, что это случайность, и подумала: «Дурашка, не захотел учиться…
Потом Денис взял минорный аккорд, и у Люси вдруг участилось биение сердца — это был всего лишь аккорд, но после сочной радости до мажор он показался наполненным трагизмом и ощущением приближающейся бури.
«А мальчик-то все-таки немножко занимался, втихомолку от мамочки, — подумала Люси. — Наверное, хотел сделать мне приятное».
Она услышала, как пальцы мальчика побежали по клавиатуре, и старое фортепьяно, давно уже не воспроизводящее ничего, кроме «Чижика-пыжика», ожило. Забытый инструмент, словно благодарный пианисту, решил показать все, на что он способен. А пианист был настоящим виртуозом, быть может, не хуже того великого, о котором грезят все рояли мира и который сочинил эту музыку. Денис играл, и Люси, слышавшая только своего сына и стук собственного сердца, никогда бы не могла предположить, что такое возможно. Денис играл «Революционный этюд» Шопена.
