Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 115
— А Амин? — осторожно спросил Алексеев.
Афганец скосил глаза на водителя и ничего не ответил.
«Значит, и Амин», — понял полковник.
С Амином ему приходилось встречаться несколько раз. Сначала мельком — это еще при жизни Тараки, но в сентябре, когда произошла та злополучная перестрелка между охраной Тараки и Амина, в госпиталь привезли изрешеченного пулями аминовского адъютанта Вазира Зерака.
— Анутуль Владимирович, Амин попросил, чтобы адъютанта оперировали только советские, — прибежал в операционную Тутахел.
Советские — значит, советские. Собрали, кто быт под рукой, простояли у стола три часа — спасли Вазира. А когда дело у того пошло на поправку. Амин, уже глава государства, выделил для своего адъютанта личный «Боинг», и Алексеев с Тутахелем вдвоем сопровождали единственного пассажира сначала в Москву, в больницу 4-го управления, а потом и в санаторий.
Про эту перестрелку ходило много самых разноречивых слухов. По одним — после того как упал под пулями Тарун, Вазир закрыл своей грудью Амина. По другим — Амин инсценировал нападение сам. Мол, если бы захотели убить Амина, подпустили бы еще на два шага ближе и расстреляли в упор. Да и при входе во Дворец стоял танк, и по дороге к Министерству обороны стояло их еще немало — при желании они могли разнести машину, в которой уезжал «ученик» с истекающим кровью адъютантом, в клочья и дым. Но… «Ваша политика — высочайший профессионализм». Надо было — он спас Вазира. Потребуется помощь Амину — он сделает все, что зависит от него, врача. В остальном пусть разбираются политики, советники, КГБ — кто угодно и кому это интересно.
У входа во Дворец их уже поджидали, но первым делом резко потребовали сдать оружие. Обычно, входя в здание, мушаверы сами сдавали пистолеты дежурному. Сегодня же быстрые и сильные руки обыскали их, подтолкнули к двери. Стоявшие рядом афганские офицеры проводили их недовольными, чуть ли не враждебными взглядами. Начальник Главпура Экбаль рвал на кусочки листки с каким-то выступлением. «Что это они, как будто я виноват», — подумал Алексеев, открывая тяжелую дверь.
Войдя в вестибюль, врачи тут же замерли и поняли афганцев. На полу, на ступеньках сидели, лежали в самых неестественных позах люди. Куда там немой сцене в «Ревизоре» — такие позы не придумаешь, они могут быть только при массовом остром отравлении.
Алексеев переглянулся с Кузнеченковым — да, отравление. Первым делом — сортировка: кому помогать в первую очередь, кто потерпит. И отправить из Дворца всех гражданских медиков: там, где творится что-то непонятное, лишним лучше убраться. А больным — противоядие. Есть ли во Дворце какие-нибудь, лекарства?
Склонились, над лежащей на полу женщиной, но по лестнице буквально скатился начальник госпиталя Валоят.
— Наконец-то, — со вздохом облегчения проговорил он и схватил врачей за руки. — Этих оставьте, не до них. Там Амин в тяжелом состоянии.
До второго этажа два лестничных пролета. Когда-то на ступеньках стреляли в Амина, теперь эти ступени вновь отделяют его жизнь от смерти. Если еще не поздно — удалить яд из организма, промыть желудок, заставить работать почки, не дать остановиться сердцу. Черт, но они же с собой ничего не взяли.
Амин, раздетый до трусов, лежал на кровати. По отвисшей челюсти, закатившимся зрачкам и заострившемуся носу было ясно, что они уже опоздали, но, словно всю жизнь работали в паре, Алексеев и Кузнеченков без слов подхватили Амина, потащили в распахнутую дверь ванной. Она была уютной, но не такой большой, чтобы спасать в ней отравленного хозяина, однако выбирать не приходилось.
Мешая и помогая друг другу, сделали уколы — Валоят уже стоял в дверях со всем необходимым. Промыли Желудок. Амин — он крепкий, надо побороться…
— Есть пульс, — уловил слабое биение жилки на запястье Кузнеченков.
Из ванной — вновь на постель: уколы, давление, пульс, уколы. Появились две капельницы с физраствором, и Алексеев ввел иглы в вены обеих рук. Замерли, ожидая результатов, — что могли они сделали, остальное теперь зависело только от организма самого Амина. И дрогнули веки умирающего, и подтянулась, сомкнулась в стоне челюсть. Успели. Вытащили из преисподней. И впервые после приезда во Дворец офицеры перевели дыхание, осмотрелись.
Взглядом попросив у них разрешение, к постели Амина подошел начальник Главпура Экбаль.
— Что… нового? — сквозь силу спросил больной, вкладывая в свои слова тревогу за развитие событий.
Экбаль замялся, не готовый к такому вопросу, потом вспомнил:
— Только что звонил министр иностранных дел СССР Громыко, он предлагает сообщить о вводе войск сегодня вечером.
Замолчал, не уверенный, что понял председателя Ревсовета.
— Значит… хотели без меня, — сквозь боль усмехнулся Амин и прикрыл глаза от бессилия.
— Вроде стрельба какая-то, — прислушавшись, кивнул на окно Кузнеченков.
Выстрелы, то одиночные, то длинными очередями, звучали совсем рядом с Дворцом, но Алексеев не придал им значения: в Кабуле стреляют практически каждую ночь. А время — седьмой час, для декабря это уже ночь.
— Ну что, идем к другим? — Кузнеченков, еще раз проверив пульс и давление у Амина, посмотрел на командира. — Валоят что-то про дочь Амина говорил, вроде тоже отравление.
Однако дошли они только до коридора — мощный залп сотряс здание. Посыпались стекла, погас свет. Внизу закричали, где-то что-то вспыхнуло, и врачи перебежали к полукруглому бару — здесь не было окон, хоть какой-то защитой казалась стойка.
— Неужели «духи»? — вслух подумал Алексеев.
— Черт его знает, — отозвался еле видимый в темноте Кузнеченков. — Эй, что там творится? — окликнул он, увидев в коридоре чью-то тень.
Подбежал афганский офицер, некоторое время тяжело переводил дыхание, потом отдал им свой автомат и побежал дальше. Алексеев снял магазин, потрогал планку — патронов не было. «Ваша политика — высочайший профессионализм», — опять пришла на память фраза, и он чертыхнулся. И замер: по коридору, весь в отблесках огня, шел… Амин. Был он в тех же белых трусах, флаконы с физраствором, словно гранаты, держал в высоко поднятых, обвитых трубками руках. Можно было только представить, каких это усилий ему стоило и как кололи вдетые в вены иглы.
— Амин? — увидев, не поверил своим глазам и терапевт.
Алексеев, выбежав из укрытия, первым делом вытащил иглы, довел больного до бара. Амин прислонился к стене, но тут же напрягся, прислушиваясь. Врачи тоже услышали детский плач: откуда-то из боковой комнаты шел, размазывая кулачками слезы, пятилетний сынишка Амина. Увидев отца, бросился к нему, обхватил за ноги. Амин прижал его голову к себе, и они вдвоем присели у стены. Это была настолько тягостная, разрывающая душу картина, что Кузнеченков, отвернувшись, сделал шаг из бара:
— Я не могу. Пойдем отсюда.
Знать бы им, что они — последние, кто видит Амина живым. Эх, пандшанба, день перед выходным…
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 115
