ли мне, и это было именно то, о чём лучше не думать и просто молиться, чтобы всё прошло. А потом, когда я действительно начала подозревать… Ну, во-первых, вы ребята ненавидите оборотней.
Я ахнула, смертельно обиженная. — Я не ненавижу.
— Ты всё время шутишь о них.
— О каких шутках речь?
— Да ладно тебе. Они гоняются за почтальонами, помешаны на белках. Помнишь ту ночь, когда мы встретили ту мокрую собаку, которая так ужасно воняла…
— Это была шутка. В то время я и знать не знала, как пахнут оборотни!
— Да, ладно, — она делает глубокий вдох. — Кровь у меня красная. И когда твой отец похитил меня, я всё ещё не могла обращаться. Я не была уверена. Тогда я понимала лишь то, что происходит что-то странное, ужасное и одновременно потрясающее, и клянусь, Мизери, всё, о чём я думала последние полгода: а что если я умру? Что, если эта штука внутри меня убьёт меня? Что тогда будет делать Мизери? Неужели я потащу её за собой, неужели я стану причиной смерти моей сестры, человека, который мне дороже всего на свете, единственная, о ком я чёрт возьми забочусь, из-за этой нашей странной созависимости, и…
Я протягиваю руку и беру её ладонь в свою, как мы делали в детстве.
Серена замолкает. Останавливается. Затем, через несколько мгновений, продолжает, её голос становится намного тише.
— В последние три месяца у меня было много времени. Очевидно. И на чердаке была камера наблюдения, но у неё было несколько слепых зон. Раньше мне казалось, что мне нужна информация. Я изучала возможность того, что я могу быть оборотнем, или кем-то ещё, как обычно исследовала бы материал для статьи. Но оказавшись одна, всё, что я могла делать — это исследовать себя. Попытаться почувствовать это. И я тренировалась. Обращение похоже на напряжение мышцы, только эта мышца находится ещё и в мозгу. И я до сих пор не понимаю, что со мной происходит, что во мне от оборотня, а что от человека, но…
Она делает глубокий вдох.
Ещё один.
И ещё один, и я сжимаю её руку.
— Ну так вот, — она не плачет, но я слышу слезы в её голосе. — Можешь ли ты… Можешь ли ты снова стать моей единственной лучшей подругой во всём этом гребаном мире, кровосука?
Я улыбаюсь.
Потом смеюсь.
А потом смеётся она.
— Ты говоришь так, будто мы когда-нибудь переставали.
Вот теперь она плачет, и я бы тоже плакала, но не могу. Вместо этого я продвигаюсь вперёд, сталкиваясь миллионом локтей, и обнимаю её.
Она обнимает меня в ответ, ещё крепче.
— Ты можешь быть кем угодно, и ты всё равно будешь моей подругой. И у меня никогда не будет проблем с тем, что ты оборотень, — говорю я ей в волосы, которые свалялись от грязи. Боже, этому волчонку нужна ванна не меньше, чем мне. — Более того, думаю, я могу быть влюблена в одного из них.
Глава 30
Ему могли послать кого угодно. Любого вампира. Но послали именно её. Стечение обстоятельств. Игра случая.
Следующие три дня я не вижу Лоу.
Точнее: я вижу Лоу. Несколько раз. Даже постоянно. Но это не тот Лоу, который тусовался со мной на крыше, готовил мне ванны и однажды откинул мои волосы назад, чтобы посмотреть на кончики ушей, а потом прошептал себе под нос «красивая». Это всегда Лоу в роли Альфы. Обсуждающий срочные дела. Курсирующий между территорией оборотней и вампиров с Кэлом и ещё несколькими замами на буксире. Проводящий закрытые совещания с Оуэном и Мэдди Гарсиа, в которых мне не хочется участвовать, но при этом я ловлю себя на том, что хотела бы.
Мы с Сереной неразлучны, будто нам снова по двенадцать, и мы корпим над тригонометрией. Совершаем долгие, приятные прогулки в сумерках, молча наслаждаясь обществом друг друга. Шутим по поводу того, что она может по желанию отрастить шерсть на локте. Торчим в моей комнате: Серена читает обо всём, что произошло, пока её держали в изоляции, а я, сонно хлопая глазами, разглядываю черные точки на потолке, пытаясь понять, то ли это крошечные жучки, то ли просто грязь.
Каким-то образом я всегда ошибаюсь.
— У нас есть хорошие реестры генетического тестирования, — говорит Джуно, когда приходит поболтать с Сереной. — Мы можем попытаться выяснить, кто был твоим родителем-оборотнем. По крайней мере, из какой стаи и своры они родом.
Серена смотрит на меня, словно чего-то ищет, и моё первое желание — подбодрить её. Но потом я замечаю, как её горло судорожно дёргается, раз, другой.
— Может, тебе стоит ещё подумать, — говорю я, и она кивает с облегчением, будто ей нужно было моё разрешение, чтобы даже просто взвесить это.
На неё это не похоже, такая нерешительность. С другой стороны, Серена уже не та. Её месяцами держали одну на чердаке без окон, да ещё и после того, как она начала подозревать, что, возможно, принадлежит к другому виду. Серена засыпает в неурочное время, а потом ворочается во сне, и за последнюю неделю я видела её плачущей чаще, чем за все десять лет нашего знакомства. Серена кажется… не сломленной, но рассеянной. Хрупкой. Меняющейся.
Позже тем же вечером, рассеянно заплетая косу и глядя в окно, она бормочет:
— Интересно, можно ли мне провести какое-то время с оборотнями? Просто посмотреть, как они живут. — Мне приходит в голову, что Джуно — первая из сородичей Серены, кто её не похищал, не держал в заточении и не бросал.
— Мне нужно кое-что спросить у Лоу, — говорю я Оуэну на следующий день, когда ловлю его между заседаниями Совета. Он хмуро смотрит на сенсорный экран в кабинете отца. Пятна крови так и не убрали — или, может быть, убрали, но эти тёмно-бурые отметины навсегда въелись в поверхность, став постоянными напоминаниями. — Где он?
— Наверное, у себя дома.
— Когда он вернётся?
— Не знаю, — он выглядит напряженным, словно постоянно проводит
