И опять, как в прошлый раз, его планы поломал полковник Лихачёв. Стас в квартиру зашёл на минутку, переодеться и взять канистру с маслом; но только успел вытащить из шкапа кожаный костюм, высокие ботинки и краги, как зазвонил телефон:
– Станислав Фёдорович? Умоляю, приезжайте немедленно. Нет, лучше я вышлю машину, спускайтесь вниз. Нет, я сам за вами приеду…
– Что случилось-то, Виталий Иванович?
– Марина узнала про Мими, у неё депрессия. Думаю, вы сможете…
– Выезжайте, жду.
Въехав в Мышкин, Стас подумал, что свалял дурака: надо было от Углича плыть на барже, а не переправляться на левый берег. Мало что здешние жители, как в каменном веке, передвигаются исключительно по реке, из-за чего сухопутные дороги ужасны, так ещё и Мышкин оказался дыра дырой. Нет не только рыночной площади, но и хоть какой харчевни, а он с утра не ел.
Всё, что здесь было приметного, так это пустая, полуразвалившаяся пристань и очень красивый, но обшарпанный кафедральный собор. Здесь он и остановился: дело было к вечеру, народ тянулся в собор на службу. Выключил двигатель, слез, с натугой задрал мотоцикл на сошки и чуть было не подумал, что оглох, – такая была вокруг тишина. Но причина тишины была не в его ушах, измученных многочасовым рёвом «зверя», а в том, что все, кто только ни был на площади – не так уж много и людей-то, – застыли на месте, уставившись на него.
Народ был вопиюще бедный даже с виду: ни на ком нет новой вещи; пусть не рванина, а всё же выцветшее от многочисленных стирок старьё. «Пожалуй, один мой английский ботинок стоит больше, чем одежда и обувь на всех присутствующих», – сообразил Стас. Вдоль улицы видны были три лошадки и два раздолбанных древних авто – не иначе весь тутошний транспорт.
– Ух ты! – завистливо крикнул какой-то пацан.
– Здравствуйте, люди добрые, – с максимальной теплотою в голосе сказал Стас, поняв, что в своей коже и металле кажется им просто марсианином; улыбнулся и снял шлем. – А нельзя ли у вас где пообедать?
– Нет у нас тут ничего, батюшка, – жалостливо сказал старушечий голос.
– А еды у кого купить можно ли? Или магазин какой?
– Ой, ой, касатик, – всполошилась баба в платочке. – А идёмте ко мне, я вам и яблочек, и хлеба своего продам!
И тут до всех дошло: покупатель приехал! Все позабыли про церковь и надвинулись на него:
– Ко мне идёмте, господин!..
– Пирожки у меня вку-усныя!
– Ко мне идём, ко мне, у меня лучше!
– С малиной пирожки!
– Огурчики!
– Квас!
Стас поднял обе руки вверх и крикнул:
– Тихо!
Все смущённо замолчали. Он бросил шлем на багажник, сам сел на седло боком, оказавшись выше всех на голову, огляделся нахмурившись и, понимая в душе, что в обычных условиях суровость на его юном лице должна выглядеть комично, вопросил:
– Что с вами, сограждане? Торговля, что ли, не идёт?
– Да откуда у нас тут торговля, – с мучением произнёсла бабка, предлагавшая яблоки. – Денег-то нет ни у кого. Что с урожаем делать? Самим, что ли, всё съесть?
И народ опять загомонил в перебивку.
– Продналогом половину отымут, а с остальным крутись как хочешь, – жаловался мужик в картузе.
– Закупщик даёт таку цену, что дешевле выбросить, – вторила баба, вцепившаяся в его руку, видимо жена.
– Самим везти на рынок – тоже разорение, – жаловался ещё один мужик. – Пароходы у нас не пристают. На машине ехать – бензина нет. На лошади – так в города подводы не пускают.
– До чугунки двадцать километров, но много ли увезёшь в руках? – кричал первый мужик. – В Москву ехать – ссаживают по пути! «Нам в Москве таких не надоть», – передразнил он кого-то. – А и прорвёшься ежели, там своё возьмут! За всё возьмут: за въезд, за место, за санитарную проверку, за весы, за «охрану»…
– Да ещё и кавказцы изобьют! – крикнул кто-то.
– Счастье, если удаётся выменять продукт на соль… Тем и живём, барин, прям хоть помирай…
– Иностранцы захватили российский рынок! – кипятился старик, с виду учитель. – Молоко голландское, срам один! Наша волость молоком всю Европу поила!..
– Нашим бы объединяться надо в кооперативы, как при царе-батюшке, а начальники, наоборот, заставляют переделываться в фермеров.
– Какие у нас тут фермеры? Сроду не было никогда! Вы скажите там, в Москве…
– Расходись! Расходись! – От угла бежал перепуганный околоточный надзиратель, на ходу пихая людей и пытаясь нащупать свисток на шее. – Зачем собралися?
Все снизили голоса, забурчали, стали отодвигаться от Стаса. Пожилой околоточный добежал, оглядел его и мотоцикл, спросил встревоженно:
– Оскорбления? Рукоприкладство?
Стас произнёс холодным тоном:
– Вы зачем, уважаемый страж, мешаете торговле?
– Ежли торговля тута, я извиняюся, – растерялся околоточный. – А я подумал, бьют… или вдруг митинг. – Отошёл в сторону, снял фуражку и активно зачесал голову.
Селяне оживились, разулыбались, опять подтянулись к Стасу – а он ещё раньше решил, как поступит.
– Я хочу кое-что купить, но купить быстро, – громко объявил он. – У кого есть бумага и карандаш?
Разумеется, ни у кого не было. Стас заметил, что околоточный навострил уши, среагировав на просьбу, и позвал:
– Уважаемый! У вас, конечно, есть бумага и карандаш. Будете нам помогать? Так. Чья вон та корзинка?
– Моя! Мы тут такие корзинки плетём, барин, что хоть на парижскую ярмарку…
– Давай сюда. Сколько стоит?
– Пятьдесят копеек.
– У-уу! – загудели все. – Вломил цену, ирод!
– Записывайте: пятьдесят копеек… Как тебя зовут?
– Николаем.
– Пятьдесят копеек Николаю. Теперь: кто мне предлагал яблоки?
– Я, я!
– Идём.
Он двинул по улице в сопровождении бабы и околоточного, а вся публика метнулась по домам: за едой. Баба вынесла ему яблок и положила в корзину, он спросил:
– Как зовут?
– Дак Татьяной, – и показала на околоточного.
– Точно, Татьяна, – подтвердил тот.
– Пишите: Татьяна, яблоки… Сколько?
– А сколько не жалко… Десять копеек.
– Пишите: десять копеек…
Со всех сторон бежали люди с кульками.
– Огурцы!
– Давай. Как зовут, сколько?..
– Сыр с дырочками!
– Рыба!
Рыбы вообще натащили много. Речной город…
Один приволок жареную курицу без ноги, видать, прямо со своего стола. Запросил рупь с полтиной.
