Я, в отличие от мэра, духа не потерял. Я подтянул брюки и сказал как можно более решительно, чтобы сдержать слезы, набежавшие на глаза:
— Не бойся, дружище мэр! Куда-то свет в конце тоннеля нас все-таки привел! Так давай исследуем это место, чтобы убедиться в том, что…
Мэр Витя достал из-за пазухи пистолет, посмотрел на меня тоскливо и сунул ствол в рот.
— Эй, погоди! Не надо! Послушай, ты же хороший парень на самом-то деле, ты можешь измениться, как я, ты…
Бабахнуло. Запахло порохом.
Почему-то я думал, что конец наступит быстро и безболезненно — была цивилизация, и нет ее. Насмотрелся голливудских фильмов — с моим-то тысячелетним опытом! А конец наступал долго и незаметно; даже сейчас далеко еще до финальной точки, но видно ясно — конец неотвратим. Человечество, словно шарик, слишком долго катилось, ускоряясь, вниз по наклонной плоскости, и теперь у него не хватит сил даже притормозить, не то что вернуться наверх.
Да оно и не будет пытаться: представьте Сизифа, который перепутал, где верх, а где низ, и толкает камень с вершины к подножию горы…
Это было двадцать четыре часа назад. Или больше? Все, что я знаю, — это то, что человек живет без воды трое суток. Или меньше?
Нет, я, конечно, могу зачерпнуть водицы с полу, но не хочу. Не буду. Ни за что. Потому что иду. Шагаю, и ноги мои уже по колено в дерьме, но я не поверну ни за что и никогда, пускай этот коридор и кажется бесконечным.
Я шагаю, потому что все-таки надеюсь, что по ту сторону света в конце тоннеля есть что-то иное, кроме прямой, как стрела, и вонючей кишки.
Хотя шансов нет. Наверное, именно сегодня двадцать второе апреля. Помнишь, мэр, я попросил тебя прижать к решетке зеркало? Тогда я поглядел на свое отражение и увидел дату своей смерти. Так же ясно, как видел фонарь под глазом и сломанный ублюдками из ФСБ нос.
Двадцать второе апреля. Я не знаю точно, сколько времени прошло с побега, но наверняка это сегодня. Погрешность — ноль.
Как там, интересно, робот Коля и его курица? Как там предатель и сукин сын Игорь? Как там Маша?
Машенька, солнышко. Ты — то единственное, что поддерживает меня здесь и сейчас. Я знаю, я был дурак, я не умел любить и слишком боялся тебя потерять, поэтому ты и ушла. Я мог оказаться на самом дне, но что-то удержало меня и удерживает до сих пор. Это что-то — любовь к тебе. Я люблю тебя и меняться начал на самом-то деле потому, что моя любовь еще жива. Наперекор этому лживому сволочному миру…
Боже, как мне плохо.
Язык прилип к небу, гортань пересохла, глаза слезятся, а мышцы ноют от боли.
Сегодня двадцать второе апреля. День моей смерти.
Я всего лишь хотел исправиться, попереть против своей сущности, я всего лишь хотел снова научиться верить в любовь, хотя единственная моя любовь ушла. Но мне говорили: любви нет. Есть развратные женщины с рыхлыми телами и молоденькие нимфоманки, есть дерьмо, огромная куча дерьма и ничего более. Нет нормальных людей: есть шизофреники и параноики, убийцы и насильники, шовинисты и феминистки. Нет домашних животных, нет братьев наших меньших — есть еда. Мне говорили и доказывали, что мир — заноза в заднице, поэтому не надо заботиться о нем. Я читал сотни умных книг, и везде говорилось или подразумевалось: мир — дерьмо. И никто не мог объяснить толком, как исправить его.
Игорек, философ ты чертов, знаешь, что такое мир? Мир — это сто килограммов повидла — хорошие люди и килограмм дерьма — плохие. Знаешь, что получится, если смешать килограмм дерьма и сто килограммов повидла? Правильно, Игорек, ты, как всегда, в курсе дела: сто один килограмм дерьма.
Так мало зла, нетерпимости, безразличия — но этого хватает.
Так много добра, благородства и самопожертвования — но от этого только хуже.
Я не хочу. Не хочу!
Но не умею по-другому…
Потому что…
Потому…
Потому что туго соображаю и очень хочу пить…
Полцарства за глоток чистой воды…
Если я не дойду, если вы меня обнаружите, напишите на надгробии, что я был настоящим эгоистом, но хотя бы старался.
Старался — не быть им.
С двадцать вторым апреля меня!
ЭПИЛОГ
Слепой мальчик в клетчатой рубашке сверлил дыру в потолке. Искры летели во все стороны, но он их не видел, зато прекрасно ориентировался по слуху. Неподалеку кудахтала курица. Она была голодна — под землей очень сложно достать еду.
— Тихо, Лиза, — прошептал мальчишка ласково, — я понимаю, как тебе надоело быть подземным жителем; мне, кстати, тоже. Но надо еще немножко потерпеть.
— Ко? — спросила несушка. Она, нервно тряся головой, прогуливалась по узкому коридорчику и старательно обходила желтые ручейки.
— Он нам нужен, Лиза. В нем есть особенная сила, о которой я хочу знать больше. Может, использовать ее как-нибудь?
— Ко-ко!
— Да, ты права, мы, роботы, умные существа. Пожалуй, мне стоит взять власть в свои руки и изменить мир. Как в том фильме «Чертинатор». Фильмы лучше книг. В фильмах все проще и правильнее. А я — самый умный не только среди людей, но и роботов. Мой бывший отец украл именно меня, потому что я особый, без встроенных предохранителей. Ну знаешь — три закона робототехники и все такое. Я — совершенный искусственный интеллект.
Искры вокруг.
— Ко?!
— Слепой, и что же? Это не проблема. Власть будет моя, и люди поклонятся новому богу. Слепому мальчишке, кстати, окажут больше доверия. Может, стоит отрубить ногу? Слепому одноногому мальчику окажут доверия вдвое больше.
Сверху звякнуло железо; мальчишка, поднапрягшись, отогнул металлический лист вниз, подтянулся и очутился в длинном белом коридоре, посреди которого лежал избитый, грязный мужчина лет двадцати пяти. От мужчины несло дерьмом и застарелым потом. Тот еще аромат. Мужчина царапал скрюченными пальцами кафельную плитку на полу и шептал:
— Свет в конце тоннеля… свет в конце тоннеля…
Мальчишка присел рядом с ним на корточки и сказал:
— Ты меня многому научил, и я благодарен тебе за это, серьезно. Главное, ты научил меня, что, кроме меня, на этом свете никого больше нет. И надо ненавидеть остальных, которые возомнили, что все иначе.
Мужчина поднял голову, посмотрел воспаленными красными глазами на мальчишку и прошептал иссушенными губами:
— Дай воды… не надо… всех… ненавидеть… люди… запутались…
— Вода внизу. Ненавидеть надо.
— Свет… в конце… тоннеля…
— Никакого света в конце тоннеля нет, — отвечал мальчик. — Этот тоннель бесконечен, потому что замкнут в круг, и есть в нем только стерильная чистота и жадные люди, которые сейчас наблюдают за тобой через видеокамеры, потому что надеются все-таки, что ты — Желтый Директор. Я знаю это, потому что порылся в их компьютерной сети. Но выход есть. Можно пробить в полу дыру, как это сделал я, и бежать. Бежать, пока не прибежала охрана.
