имеет значения. Бастен умеет выживать. Где бы он ни был, с ним все хорошо, и, возможно, он вовсе не тоскует по мне. Это мой шанс выяснить источник голоса, и будь я проклята, если упущу его из-за мыслей о засранце-охотнике.
С мышонком на плече я пробираюсь по узкому проходу, молясь, чтобы никто из слуг не работал так поздно.
Выйти.
Опять он. Я останавливаюсь, сосредоточившись. Я пытаюсь мысленно охватить бесчисленные уровни замка, спрашивая:
Кто ты?
Единственный ответ, который я получаю, ― это стена гнева, обрушивающаяся на меня. Она достаточно сильна, чтобы перехватить дыхание, и я опираюсь на деревянную обшивку, чтобы устоять на ногах. На лбу выступает пот.
Я редко чувствую эмоции животных. Обычно я могу общаться с ними только словами, но, когда Мист что-то сильно переживает, некоторые из ее эмоций проникают в мою голову.
Это заставляет меня дрожать от страха, я опасаюсь, что имею дело вовсе не с животным, а с чем-то другим. С чем-то, что не хочет меня здесь видеть.
ВОН. ВОН СЕЙЧАС.
Голос настолько пропитан безумной яростью, что заглушает мой собственный внутренний голос. Кем бы ни был призрак, он настолько оглушен своим гневом, что вряд ли слышит меня.
Маленький друг, ― спрашиваю я мышонка, ― ты слышишь сердитый голос?
Его нос подергивается.
Нет.
Это говорит лишь о том, что это не другая мышь, ведь животные могут общаться только с себе подобными. Я в растерянности, что делать, пока мышь не спускается по моему телу на пол.
Подожди, иди за мной! Я знаю, где сердитый!
Мышь ведет меня по извилистым переходам и спускается по двум лестничным пролетам. Я следую за ней с колотящимся в груди сердцем, боясь, что меня поймают, но слишком взволнованная, чтобы остановиться. Может, это и не та свобода, которой я жажду, но исследовать что-то тоже захватывающе. Мышь ведет меня к самой неприметной двери, которую я бы не заметила. К счастью, ключ Бриджит открывает и ее.
Мы спускаемся вниз, и я понимаю, что мы должны быть далеко под землей. Воздух становится все холоднее. Мышь приводит меня к лестнице с грубоотесанными каменными стенами, спускающейся в темноту. Путь преграждают ворота из железных прутьев. Мышь пробирается сквозь прутья, но я останавливаюсь.
Ключ не подходит, ― говорю я и с досадой трясу ворота.
Мышонок перебирается на противоположную сторону ворот, и я слышу, как под его маленькими лапками открывается засов. Ворота распахиваются.
Мышь с нетерпением продолжает путь в темноту, но я не обладаю ее превосходным зрением. Без фонаря каждый шаг погружает меня все дальше в кромешную тьму. Под ногами нет ковра, приглушающего шаги, и мои туфли громко стучат по камню, поэтому я снимаю их и несу в руках. Другую руку я держу прижатой к стене, чтобы не споткнуться и не потерять направление.
Воздух пахнет затхлостью и сыростью, в нем чувствуется металлический привкус, от которого у меня сводит желудок. Растущее чувство страха проносится по позвоночнику, пока я спускаюсь все ниже и ниже, не зная, куда ведет меня мышь.
ВЫЙТИ.
С моих губ срывается крик, вызванный свирепостью голоса. Голос звучит так громко, что кажется, будто он доносится с расстояния в дюйм. Где-то впереди раздается резкий стук. В воздухе странный запах, напоминающий железо.
Сердце учащенно бьется.
Куда мы идем? ― Спрашиваю я у мыши. Я не могу разглядеть ее в темноте.
Идем, идем, почти пришли!
Мои босые ноги наконец-то касаются грязного пола. Я рада, что оставила лестницу позади, но не имею ни малейшего представления, где нахожусь. Темнота полная, как с повязкой на глазах. Скользя рукой по стене, как бессмертный Самар в Тюрьме ночи и дня, я иду следом за мышью.
В конце концов впереди начинает брезжить свет. Он мерцает ― это факел, а не фонарь. Страх и волнение сжимают мне горло, когда я приближаюсь к нему неуверенными шагами.
ВОН. ВОН. ВОН.
Мы поворачиваем за угол, и свет становится достаточно ярким, чтобы понять, что я нахожусь в подземном туннеле. Каменные стены древние, с крошащимся раствором там, где с годами распалась первоначальная соломенная обвязка. На грязном полу я вижу след ― тяжелые мужские ботинки.
Бастен сказал, что здесь только подземелье и овощехранилище. Но я не слышу криков заключенных, и здесь точно нет овощей.
Может, Бастен не знает об этом месте?
Мышонок останавливается, чтобы убедиться, что я все еще следую за ним. Затем он ныряет за угол.
Что-то ломается, и я замираю. Раздается странный топот, затем шипение, похожее на дыхание огромного существа. На мгновение мое мужество ослабевает. Здесь внизу есть кто-то живой. Кто-то большой. Кто-то злобный, не желающий моего присутствия.
Я сглатываю страх и заставляю себя идти вперед. Раздается топот, затем что-то похожее на сердитое фырканье лошади.
Как только я заворачиваю за угол, любопытство побеждает мой страх. Я нахожусь в старой, подземной конюшне. Здесь десятки заброшенных каменных стойл, большинство из которых обвалились. Хотя почти все в руинах, в углу стоит бочка со свежим овсом. Запах железа здесь еще сильнее.
Снова топот. Кто-то сильно бьет в дверь стойла.
Еще одно фырканье.
С расширенными глазами я прохожу дальше в конюшню и обнаруживаю, что одно стойло недавно отремонтировано. Его дверь укреплена железными панелями, но на них есть вмятины. Петли двери прикованы к стене для надежности.
Святые боги.
Верхняя половина двери стойла зарешечена, а за ней стоит лошадь ― только это не лошадь.
Иллюстрации в «Книге бессмертных» не дают представления об этом существе. Ростом оно, должно быть, выше двадцати лодоней, высокое, даже по сравнению с самыми высокими из призовых жеребцов Райана в его конюшне. Его телосложение мощное, как у тяговой лошади, с длинной изогнутой шеей и сбалансированными пропорциями, которые придают ему силу и скорость. Его грива и хвост черные настолько, что поглощают свет, копыта прикрывают щетки волос. Тело покрыто блестящей черной чешуей. На носу и вокруг глаз чешуйки крошечные, как мой самый маленький
