class="p1">— Сама дура, — буркнула Данька, но очень и очень тихо.
— Насколько понимаю, — мягко перебил женщину Яков Павлович. — За девочкой присматривает её старшая родственница.
— Я болею! — взвизгнула женщина, запахивая халат. — Я встать не могу! Лежу целыми днями… сил никаких нет… в спину колет…
— Видите, её здоровье не позволяет осуществлять…
— Наше позволяет, — Яков Павлович, верно, ощутил, что терпение у Софьи Никитичны на пределе. Этак и очки не спасут. Хорошо хоть загодя нацепила. — Как раз вчера мы имели беседу с матушкой девочки.
— Явилась… шляется по ночам, — не удержалась женщина в халате. — Где только ходит…
— Работает…
— Знаю я эту работу! Тварь…
— Так вот, — Яков Павлович сделал вид, что не слышит. — И мы заключили соглашение…
— Как⁈ — этот визг заставил поморщиться.
— Обыкновенно. Моей дорогой супруге одиноко. Она всегда хотела детей… и конечно, мы, как люди благородные не могли пойти мимо и не помочь, тем более ситуация разрешилась к обоюдной выгоде. Моей Софьюшке будет не так скучно, а девочка…
Кажется, услышанное женщинам не понравилось.
Они обменялись взглядами.
Нахмурились.
— Кстати, у меня и соглашение имеется… — Яков Павлович вытащил какую-то бумагу. Когда только успел? И протянул её соцработницам.
— Оно не заверено у нотариуса…
— Сегодня заверим.
— Вот когда заверите, — начала было та, что пониже. — Тогда и подадите заявку на определение… общения там, присмотра… а пока мы изымаем ребенка.
— На каком основании.
— По совокупности причин.
— В таком случае, я попрошу вас изложить эту совокупность в письменном виде, — теперь голос Якова Павловича звучал иначе. Дар и тот притих, успокаиваясь. — С тем, чтобы я смог отправить данный документ, скажем, в Петербуржское отделение социальной опеки, дабы получить некоторые разъяснения по правомочности ваших действий…
Одна женщина дернула другую за рукав и что-то зашептала. Вторая явно хотела возразить. Но затем кивнула…
— Денег не отдам, — почему-то сказала та, в халате, и торопливо нырнула в дом. Громко хлопнула дверь.
— Мне жаль… — тон у социальной работницы изменился. — Что знакомство вышло таким… понимаю, что выглядит все несколько неприглядно… но мы обязаны реагировать на сигналы. Тем более такие… нам давно уже жаловались, что девочка фактически беспризорница. Мы проводили беседы с матерью не раз и не два… но увы, безуспешно… алкоголь…
— Врут все. Мама не пьет…
— … меняет людей. Алкоголики умеют притворяться. И даже казаться вменяемыми, но… реальность такова…
— Врут!
— Тише, дорогая…
— Дети склонны защищать родителей. Даже никчемных… но…
— Пока девочка будет под нашим присмотром, — Яков Павлович тона не изменил.
— Есть человек… весьма достойный… состоятельный, серьезный, готовый удочерить ребенка, — произнесла соцработница с придыханием.
И Софья Никитична радостно подпрыгнула и в ладоши захлопала.
— Яшенька! Какая чудесная идея!
Кажется, подобной реакции женщина не ожидала.
— Да, дорогая, но… это ведь не так просто?
— Мы можем взять их под опеку! Это же чудесно! — Софья Никитична постаралась, чтобы её услышали не только две эти дамочки, но и вся улица. — Мы будем помогать! Оберегать! Это просто… просто великолепно! Я уже прямо чувствую, как мне становится лучше! Я оживаю!
Женщины переглянулись.
— Извините, — сказала старшая из них. — Я должна…
— Да, да, сообщите там… кому надо, что никакой нужды нет усыновлять, удочерять! Мы и сами можем!
Софье Никитичне достался взгляд, полный ненависти. Но женщина улыбнулась и кивнула, а потом, вытащив сотовый, отошла.
Звонить будет.
Подробностей разговора Софья Никитична не слышала. Но вот выражение лица соцработницы весьма быстро менялось. Мелькнуло раздражение. И сгинуло. Сменилось недоумением. Обидой даже. Страхом. И вновь раздражением.
Софья Никитична взяла липкую ладошку Даньки и тихо сказала:
— Не бойся, дорогая. Никому я тебя не отдам.
— Ситуация… сложная… — женщина вернулась. — Неоднозначная… и не стоит торопиться… думаю… необходимо все тщательно взвесить… принять решение, руководствуясь интересами ребенка.
Все-таки в пансионе давали хорошее образование.
Иначе у Софьи Никитичны в жизни не получилось бы так вот улыбаться, душевно и почти искренне.
— Конечно, — прощебетала она. — Все будет в интересах ребенка! Я всегда мечтала о девочке! Маленькой прелестной девочке… Яшенька!
— Да, дорогая?
Софье Никитичне подумалось, что ей определенно нравится, как это звучит.
— Мы должны позаботиться о наших девочках!
— Несомненно…
— И вывезти их на море! Бали? Или Мальдивы? Хотя туда лететь далековато… а на Лазурном берегу слишком шумно. Дорогая, вы ведь имеете дело с детьми? — Софья Никитична взялась за посеребренную пуговку на пиджаке соцработницы и потянула на себя, заставляя женщину сделать шаг. — Вы ведь знаете их? Детей?
Та кивнула.
А вот капелька силы, совсем крохотная, неуловимая, заставила женщину поежиться. Она даже сама не поняла, откуда взялся этот подспудный страх.
— И вы скажете, куда лучше вывозить детей на отдых? Испания? Греция? Или все-таки Мальдивы…
— Я… думаю… — она чуть побелела. — Об этом пока рано говорить…
— На перспективу, — пуговицу Софья Никитична отпустила. Не хватало, чтобы инфаркт приключился. Лишнее внимание им ни к чему. — Вы не представляете, до чего сложно в сезон найти приличную виллу на Мальдивах. Вечно понаедут всякие там, разберут…
— Не хочу я на Мальдивы, — произнесла Данька, когда женщины убрались. Как-то вот быстро и без споров. Точнее младшая о чем-то спросила, а старшая ответила, жестко и зло даже. По выражению лица было ясно, что её просто трясет.
Страшно?
И эхо страха будет гулять по крови долго. Впрочем, Софья Никитична не виновата, что эта особа набрала в себе столько тьмы. Будь она чище, и сила бы растворилась в миг.
— Там и вправду ничего хорошего… — отозвалась Софья Никитична. — Природа, конечно, красивая. Море, берег… но в остальном — тоска смертная.
Хлопнула калитка. И двор опустел.
А вот дверь на Данькину часть дома так и осталась запертой.
— Идем, дорогая…
— Мама не пьет!
— Знаю. И уверена, что твоя мама — лучшая из всех возможных… для любого ребенка его мама — самая чудесная… — Софья Никитична подтолкнула Даньку. — Иди, там, помнится, еще печенье вчерашнее оставалось. А мы сейчас…
— Ругаться будете?
— Что ты, дорогая, — Яков Павлович усмехнулся. — С Софьюшкой, пожалуй, и император ругаться не станет…
—
