48
Бургдорф подошёл к шкафчику, взял бутылку коньяку, но, прежде чем наполнить рюмочки, обратил внимание, что коньяк той же марки, какой он пил в кабинете Роммеля. Коньяк причастия перед ампулой с цианистым калием.
— Наливайте, генерал Бургдорф, наливайте! — иронично подбодрила его хозяйка квартиры. — И мне тоже. Не так уж часто выпадало нам пить вдвоём.
— Поскольку вы слишком рано и поспешно исчезали в своей вдовьей спальне, а я слишком подолгу пропадал то в «Вервольфе», то в «Вольфшанце», то еще чёрт знает где.
Альбина взяла свою рюмку, залпом, по-мужски, выпила и вновь подставила, чтобы её наполнили.
Бургдорф исполнил её желание, но поведение женщины от этого не прояснилось. «Мне ведь не Роммеля жаль. Мне искренне жаль вас!». Ничего более оскорбительного за всю эту войну генералу слышать не приходилось.
— В юности я была влюблена в кадета военного училища, который самозабвенно мечтал стать прославленным генералом. Кумирами его были Ганнибал, Македонский, а также всякие там германские полководцы. Так вот, этот кадет настолько уверовал в свой военный гений, что позволял себе с одинаковым неуважением отзываться о Наполеоне и Веллингтоне, не говоря уже о Кутузове.
— Хотелось бы знать имя этого вашего кадета-избранника, — подбодрил её Бургдорф. — Неужели этим счастливчиком-кадетом оказался Роммель?
— К сожалению, нет. Этот несостоявшийся воитель случайно утонул в Рейне за месяц до присвоения ему офицерского чина.
Бургдорф опустошил свою рюмку и так, с бутылкой и рюмкой в руках, прошёлся по комнате.
— Судьбу осуждать бессмысленно. Её можно лишь покорно воспринимать да иногда сокрушаться… по поводу безжалостности своей судьбы.
— Но это лишь часть моей военно-свадебной саги, — неожиданно возобновила свой рассказ Альбина Крайдер. — Со временем за мной начал усиленно ухаживать некий полковник, успевший к тому времени получить должность, именуемую «генеральской». Он порывался прослыть завоевателем Франции, но погиб, пройдя со своей дивизией всего лишь два километра её территории.
— Всё, что можно было сказать о подобной судьбе, я уже сказал, — развёл руками с бутылкой и рюмкой Бургдорф. — Жаловаться на судьбу можно только самой судьбе. А это, увы, бессмысленно.
— Но я всё же вышла замуж за офицера, которому было откровенно наплевать на то, дослужится он до каких-либо чинов или нет. Он был достаточно богат, чтобы всю жизнь оставаться подполковником, и достаточно ленив, чтобы предполагать, что кроме офицерского чина существуют еще и такие понятия, как самолюбие, цель жизни, слава, величие…
— Но к тому времени сами вы уже были заражены бациллой генеральства, поражающей многих офицерских жен.
— Не считайте себя провидцем, наш генерал Бургдорф. Можно подумать, что так уж трудно догадаться, какой неизлечимой «генеральшей» я прослыла к тому времени. Но даже вы не способны понять, сколько усилий мне пришлось приложить, чтобы этот богатый бездельник, оставивший мне — что правда, то правда — целое состояние, в том числе и этот прекрасный особняк, дослужился до генерал-майора. Скольких друзей и знакомых мне пришлось срочно приобрести, скольким высокородным генеральшам подсунуть молодых любовников из полка моего мужа, в обмен на то, что они замолвят перед своими рогоносцами-мужьями слово о подполковнике, а затем и полковнике Крайдере. И не только перед мужьями, но и перед прежними, некстати состарившимися любовниками. Да и самой иногда приходилось ложиться под них — чего уж тут…
— Успокойтесь, фрау Крайдер. Эта история мне давно известна. Да и ваш «двухнедельный генерал» не стоит столь мучительных откровений.
— Стоят ли наши откровения нас самих — вот что меня теперь интересует куда больше. — Альбина поднялась и решительно направилась к двери. — Может случиться так, что этой ночью я вдруг забуду закрыть свою спальню, — бросила она уже из-за двери. — Как говорится, воля случая.
49
Ещё через несколько минут Родль доставил оберштурмбаннфюрера фон Шмидта на одну из конспиративных квартир диверсионной службы СД.
Лестница чёрного хода в старинном особняке, едва заметная узкая дверь, мимо которой можно было трижды пройти, не заметив; две небольшие комнатушки, из одной из них замаскированный ход вёл на чердак… Всё в этой квартире представало серым и неприметным. Однако озарял её своим присутствием золотоволосый гигант с четко очерченным эллинским лицом, плечами циркового борца и могучими ручищами, которые, встав посреди гостиной во весь свой рост, властно положил на грани офицерского ремня.
— Какое знакомое изваяние! — не мог сдержать своего восхищения барон фон Шмидт, опытным глазом бывшего боксёра оценив мощь и красоту телосложения представшего перед ним полковника вермахта. Нет, Шмидт и в самом деле мысленно признался себе, что никогда не видел красавца, равного этому мужчине.
— Насколько мне известно, с оберстом Курбатовым вы, барон, уже знакомы, — тоном дворецкого произнёс Родль.
— Имел честь. — Сняв фуражку, поскольку оберст стоял посреди комнаты без головного убора, Шмидт приветствовал русского диверсанта весьма неуклюжим кивком массивной, заметно суженной к темени головы. — Рад видеть, господин оберст.
— Корсиканские корсары Роммеля вновь сходятся под пиратскими парусами, — сдержанно улыбнулся Курбатов.
— Кем только меня после операции по захоронению сокровищ фельдмаршала, носившей странное название «Бристольская дева», ни называли. В том числе и корсиканским корсаром Роммеля.
— Обязан напомнить, что полковник, князь Курбатов — бывший командир русского диверсионного отряда, который…
— Я в курсе, Родль, — прервал его барон. — Мне приходилось слышать об этом сибирском рейде, в том числе и от самого диверсант-полковника.
— Если бы вам представилась возможность читать русские эмигрантские газеты, там о князе — взахлёб. По просьбе Скорцени, некоторые статьи были специально переведены на германский. Они впечатляют.
— Не следует акцентировать внимание на делах прошлых лет, — сдержанно предостерёг гауптштурмфюрера Курбатов.
— Смею возразить, господин оберст. Время вашего знакомства тоже должно быть использовано рационально, — молвил Родль. — Представляете себе чувства истосковавшихся по родине русских аристократов, — вновь обратился он к фон Шмидту, — когда они вдруг узнают, что из глубины Сибири, с дикого Востока, к ним явился этот молодой белогвардейский, как говорят русские, офицер, князь! Словно бы пришёл из красивой легенды, из вечности. Но хватит эмоций. Садитесь, господа, разговор наш будет недолгим. Господин оберштурмбаннфюрер, — продолжил он, когда собеседники уселись в приземистые кресла, — вам придётся провести в этих апартаментах ещё, как минимум, трое суток.
Шмидт устало взглянул на Родля и красноречиво пожал плечами. После того как ему продемонстрировали арест двух типов, устроивших за ним слежку, оберштурмбаннфюрер воспринял сообщение о домашнем аресте с иронией человека, и не такое видевшего на своём веку. Единственное, на что он имел полное и неотъемлемое право, так это проклинать тот день, когда Роммель втравил его во всю эту историю со своими африканскими сокровищами.
