– «Все люди издавна и свято верят, – начал он, и по его тону я понял, что это цитата, – свободный от отчаянья и мук, есть за морем обетованный берег, где с другом вновь соединится друг». – Он прокашлялся. – Где-то вычитал. Когда-то.
– Ну что ж, – сказал я, – меня это вполне устраивает.
Под нами Нью-Йорк сверкал огнями. Наш «Боинг-747» снижался в ночном небе, плыл сквозь разодранные клочья облаков, похожих на клубы дыма от взрывов зенитных снарядов с укреплений Лонг-Айленда. В здании аэропорта Кеннеди было тепло. Мы прошли по коридору в зал для пассажиров международных рейсов. Вокруг нас взад-вперед сновали люди. Дождь полосовал огромные стекла окон.
Двое мужчин в коричневых костюмах, узких галстуках и мокрых бежевых плащах подошли к нам, когда мы покидали секцию таможенного досмотра. Эти здоровенные парни походили на бухгалтеров с малоприметной внешностью, как и те, что приехали в замок, убили Зигфрида и увезли нас в Мюнхен.
– Мистер Питерсон? Мистер Купер? Пожалуйста, пройдемте с нами. На одну минутку. – Один из них пошел впереди нас, другой замыкал процессию. Мы оказались в небольшом служебном помещении. Окна, зашторенные кремовыми занавесками, выходили в зал. Бледно-зеленые стены нуждались в покраске. Современный письменный стол из стали и пластика, имитирующего фактуру дерева, был обращен в сторону двери. Комната казалась безликой, скучной.
– Присаживайтесь, пожалуйста. Мы быстренько. Вы, надо полагать, устали.
– Верно, устали. А теперь позвольте узнать, кто вы такие, черт побери? – спросил Питерсон.
– Меня зовут Джексон, а это – мистер Уитни. – Джексон быстрым движением раскрыл бумажник из искусственной крокодиловой кожи и показал его Питерсону. Тот хмуро уставился на небольшое, с золотой окантовкой, удостоверение в пластмассовой оболочке. – Вот вам билеты. – Он протянул каждому из нас по конверту. Уитни ловко навесил багажные бирки на наши чемоданы. – Вам командировка в Вашингтон, – сказал Питерсону Джексон, невозмутимо, деловито, приятным голосом, словно он только тем и занимался, что похищал сошедших с самолета людей и объяснял им, кто он такой.
Питерсон посмотрел свой билет.
– Авиакомпания «Истерн эйрлайнз», – пробормотал он.
У меня была «Юнайтед».
– Могу заверить вас, что билеты в порядке, господа. Время дорого. Есть вопросы?
– Вы чертовски правы, есть, – сказал Питерсон. – Я не полечу в Вашингтон. Я поеду с ним… – он выхватил мой билет, открыл его, провел пальцем по нужной строке, – в Миннеаполис. Я лечу в Миннеаполис вместе с Купером.
– Прошу вас, мистер Питерсон, давайте не будем затевать здесь скандал, – подал голос Уитни. Говорил он властно, правда, плащ на нем был такой задрипанный, что Уитни вряд ли можно было посчитать важным деловым человеком. «Интересно, кто они, – подумал я – Впрочем, какая разница? Рошлер же сказал, что нас встретят». – Сегодня вечером вы должны быть в Вашингтоне, мистер Питерсон. Так что пора идти… и без фокусов, – закончил Уитни.
– Послушайте, незачем напрашиваться на неприятность. Все мы делаем одно дело. Это крайне важно, мистер Питерсон. Ваша поездка согласована и подготовлена. Если вы не доверяете нам, поверьте доктору Рошлеру. – Говоря это, Джексон ободряюще улыбался.
– Пошли, Джордж, – сказал Уитни, – мне в высшей степени безразлично, верит он тебе или нет. Поедет как миленький! – Он схватил Питерсона за рукав, и в этом был его просчет.
Питерсон стиснул руку Уитни своей огромной лапой.
– Мистер Джексон, вы дорожите жизнью этого идиота?
Глаза Уитни расширились, кровь начала отливать от лица.
– Конечно, дорожу, – ответил Джексон. – Пожалуй, мы производим неважное впечатление, не так ли? Прошу вас, мистер Питерсон, следуйте с нами в Вашингтон и, пожалуйста, постарайтесь не покалечить мистера Уитни.
– В таком случае скажите, кто вы, мистер Джексон.
– К сожалению, не могу. На этот счет у меня совершенно точные указания. В Вашингтоне вам все объяснят.
– Что будет с Купером?
– Он полетит в Миннеаполис один. Через неделю вы встретитесь с ним. Слово чести.
Только после этого Питерсон выпустил руку Уитни. Тот прислонился к косяку двери, вытер выступивший на лбу пот. Питерсон разразился громким добродушным смехом:
– С ума сойти! Слово чести! Хорошо, хорошо, Джексон, будь по-вашему…
– Ну тогда пошли. – Он открыл дверь.
Питерсон положил руку мне на плечо:
– Как вернусь, позвоню. И помните: все будет хорошо.
Они ушли. Я смотрел им вслед. До отправления моего самолета оставался еще целый час. Я пошел выпил кофе, побродил по залу, разглядывая чучела животных и всякую дребедень, которую обычно родители привозят детям в доказательство того, что они побывали в Нью-Йорке. Но у меня не было детей, а в Нью-Йорке я не задержался.
Когда я прилетел в Миннеаполис, было уже поздно. Людей в зале оказалось мало, и в полупустом помещении гулко звучали их шаги. Я подумал, что надо взять такси, и тут услышал свою фамилию.
– Мистер Джон Купер, пассажир Джон Купер, вас просят подойти к справочному бюро авиакомпании «Норсвест эйрлайнз». Джон Купер, вас просят подойти к справочному бюро авиакомпании «Норсвест эйрлайнз»! – объявили по радио.
Усталого вида мужчина в справочном бюро вздел очки с кончика носа на переносицу, принялся шарить под стойкой и выудил оттуда обычный белый канцелярский конверт, на котором толстым черным карандашом печатными буквами была выведена моя фамилия.
Я взял конверт. В одном месте его чувствовалось утолщение. От усталости, от нервного напряжения руки у меня дрожали. В конверте не было никакой записки, только ключи от «линкольна», которые я оставил вместе с машиной в гараже в Куперс-Фолсе, и листок бумаги, на котором было написано: «Ряд 9, место 5». Очевидно, там стояла моя машина. Но ведь о моем приезде никто не знал. Хотя теперь мне было все равно. Пусть все идет к черту! Что-нибудь понять я уже не пытался.
Я получил свою сумку, спустившись на этаж ниже, где почти не было людей. Улица встретила меня сыростью и холодом. Умытые дождем, ярко сияли звезды. С ревом и свистом взмыл вверх реактивный лайнер. Громадный, красно-белый, он без видимого усилия преодолевал высоту. Я вернулся в свою страну, и теперь все будет хорошо. Теперь все пойдет как надо.
Машина была как новенькая: свежевыкрашенная в серебристый цвет, отполированная, без вмятины на боку. Крупные дождевые капли сверкали на ее блестящей поверхности. Все теперь будет замечательно. Я набил трубку, закурил и стал ждать, пока прогреется двигатель.
Меня охватило ощущение полного благополучия, которое, как я хорошо знал, люди испытывают после чрезмерного напряжения. А поскольку я не мог изменить это состояние, то решил: бог с ним, пусть мне будет хорошо. В таком благодушном настроении я выехал со стоянки, неторопливо двинулся по автостраде навстречу огням Миннеаполиса и по знакомым дорогам, пронизывая темень ночи вместе с холодным и сырым весенним ветром, устремился к Куперс-Фолсу. Я ехал не по опасным неведомым дорогам сквозь ночную темень на Лендс-Энде и острове Кэт, не по горам через перевалы мимо Бад-Тольца – я ехал к себе домой.
